Изборник - [185]

И егда рекохом «мир и утвержение» о управлении Бориса и по апостола гласу, внезапу «приде на нас всегубительство»: не попусти убо содержай вся словом никого же от тех, их же стрегийся Борис царь, и не воста на него ни от вельмож его, их же роды погуби, ни от царей странских,[757] но кого бог попусти. Смеху достойно сказание, плача же велика дело.

О РОЗСТРИГЕ ГРИГОРИИ

Некто чернец Григорий имянем, от рода Отрепьевых, сей юн еще навыче[758] чернокнижею и прочем злым, той же, отшед от Росии, вселься в пределех королевства Польскаго и, тамо живя, составляше ложная писания,[759] и посылая повсюду, проповедая, жива царевича Димитрия себе нарицая. Сам же от места на место преходя и крыяшеся, и мятяше[760] в двою государьству всеми людми. За се же яшася[761] крепце вси они вышепомянутии бегуны, северских и полских градов жителие, вечный холопи московский, им же доиде время по их вражию изволению; и прежде убо мало-мало прилагахуся; весь от веси, таже и град от града, дондеже и вси погибоша… Четвертую бо часть вселенныя, всю Европию в два лета послании своими прельсти, и папа же римский всему Западу о нем восписа, изгнана того суща от отечества являше, и польскому кралю вси на месть за него повелеша строитися…[762]

Но или убо тако, или не тако о обою сию царю, о Борисе и о черньце Григории, знаменано, но в вещех совершися дело. Царь бо Борис, аще и не от него убиен бысть, но во время неправдою замышленого состава[763] его скорою смертию посечен бысть. И вси, на них же надеяшеся, з домом его разсеяни быта. Той же чернец по его смерти возшед на царьство его, нарицаяся Димитрий, от многих же знаем, яко Григорий чернец. Хотя же укрепитися на Росии царем, и собирает весь род убиеннаго царевича Димитрия и инех многих, царем Борисом развеянных; и, еще и не превед, тех всех прельсти имением к суетствию своему. Прельстися же и мати царевича Димитрия, инока Марфа,[764] Нагих родом, бывшая жена царя Ивана Васильевича всеа Русии, и нарицает того врага сына своего суща. И тогда не токмо же род его галичане вси обличаху, но и мати его, Богданова жена Отрепьева, вдова Варвара, и з сыном своим, с его з Григоревым братом, и з дядею родным, с Смирным Отрепьевым, такожде обличаху, и дядя его в Сибирь сослан, много прием озлобления. Мученицы же новии явльшеся тогда дворянин Петр Тургенев да Федор Колачник: без боязни бо того обличивше, им же по многих муках главы отсекоша среди царьствующаго града Москвы. Той же Федор, ведом к поселению, вопияше всему народу: «Се прияли есте образ антихристов и поклонистеся посланному от сатаны, и тогда уразумеете о нем, егда вси от него погибнете». Москвичи же ему смеяхуся и поделом суд тому смертный судяще. Тако же и Петрову казнь ни во что же вмениша. И вскоре по них и князь Василей Ивановичь Шуйской на плаху судися,[765] его же усрамившеся поляки и у ростриги едва испросше от поселения.

Потом же советом его злым покоршеся вси и с патриярхом Игнатием,[766] митрополиты, и архиепископы, и епископы, и архимариты, и игумены, и весь первоначальствующих священный чин, и князи, и бол яре со всеми началствующими воем[767] и приложиша к воровской грамоте руки, и послы избравше, послаша в королевство Польское, просяще у пана Сердамирсково дочери тому ростриге в жену[768] и истинно свидетельствуют о нем в тех писаниих, яко праведно сын царя Ивана Васильевича. А вси знающе, яко Григорий чернец, наипаче же Пафнотей, митрополит Крутитский:[769] при нем бо в Чюдове монастыре два лета на крылосе стоял и у патриярха у Иова боле года во дворе был, служа писмом патриярху, и за свое воровство от него збежа в Литву. И яко же колесница фараоновы[770] неволею связашася на пагубу, такожде и все Росийское государьство в безумство дашася; и возлюбивше вси лесть, и доныне всем то и есть.

Совершенное же лукавство той окаянный розтрига Григорий сам усоветова с Сердамирским, егда бысть в Полше еще, в дому его питаяся; по его же злому умыслу ятся пути;[771] взем дшерь свою Маринку и привед с собою на брак беззаконный пиршественников 6000 избранаго воинства, иже никогда же таковы гости в Москве прежде сего не слышашася. И взяты быша вси домы великия на панов не токмо у простых чади, но и у вельмож, и у властей, и у нарицаемых ложных родителей у Нагих; и во всех крепких местех и в домех еретическое насилование вселися.

Кривоверию же рачитель рострига того же бояся, еже над Борисовым родом содеяся, и в хождении и исхождении дома царьскаго и по граду всегда со многим воинством яздяше; преди же и зади его во бронех текуще с протазаны и с алебарды и со инеми многими оружии. Един же он токмо посредь сих; велможе же и боляре далече беяху от него, и бяше страшно всем видети множество оружий блещащихся. Немец же и литву хранители и страже постави себе и всем крепостем царскаго дома. Зерньщиком же толико попусти играти и воровати,[772] яко и в самех царьских полатах пред ним бесящеся. Не ведь[773] же, каковыя ради радости, не токмо иже по повелению его, весь синклит, но и простыи сущии вси, яко женихи и от конца до конца улиц в злате и в сребре и в багрех странских ходяще, веселяхуся. Пред лицем же его камением многоценным и бисером драгим украсившейся служаху, и не хотяше никого же видети смиренно-ходящих. Поляком же вся сокровища царьская древняя истощи, и еретическое же семя лютори, воду черплюще, ношаху сребряными сосуды, и в банях мыющеся от златых и сребряных сосудов.