Изборник - [106]

СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА

Антипатру[321] же въставнно на Алумпиаду, матерь Александрову, сътвори на неи ему же хотяаше. Мати же Александрова многажды написа ему о Антипатрѣ. Тужаше мати о Александре и хотящи ей прѣити на ону страну, възбраняше еи Антипатръ. Александру же приемшю грамоты матере своея Алумпиады и увѣдѣвъ от нихъ наставшюю печяль матери своеи, посла къ Антипатру, именемъ Картерика въ Македонию, да будеть еи печялникъ. Разумѣвъ же Антипатръ умышление Александрово и пришествие Картерево и видѣ воины, вратившаася от Александра в Македонию и въ Фесалию, оного дѣла убояся зѣло, и помысли о прелестнѣмъ убийствѣ на Александра, бояся, от них же съдѣя Алумпиадѣ, егда како всаженъ будеть въ темницю, слышалъ бо бѣ Александра, яко сътворилъся есть велми гордъ бывающихъ дѣля от него дѣянии.

Перестал Антипатр подчиняться Олимпиаде, матери Александра, и поступал с ней по своему произволу. Олимпиада же не раз жаловалась сыну на Антипатра. И скучала она по сыну, и хотела приехать к нему, но не пускал ее Антипатр. Александр же, получив письма от матери своей Олимпиады и узнав из них о печалях матери своей, послал к Антипатру в Македонию Картера, чтобы стал он заступником Олимпиаде. Антипатр же, узнав о замысле Александра и о приходе Картера и видев воинов Александра, возвращающихся в Македонию и Фессалию, испугался и задумал тайно убить Александра, боясь, что будет посажен в темницу за все зло, причиненное им Олимпиаде, ибо слышал, что разгневан Александр его поступками.

И се размысливъ, устрои зелие на убииство, его же не тръпяше судина мѣдянаа, ни стьклянаа, ни глиненаа, но абие рассѣдашеся. Въ оловянъ убо съсудъ вложи зелие Антипатръ, и покрывъ другымъ судномъ железнымъ,[322] и вда сыну своему, и посла въ Вавилонъ къ Илу, чръпцю Александра царя, съглаголався с нимъ о лютости зѣлия и смрътоноснѣи силѣ.

И, поразмыслив, приготовил смертельный яд, от которого трескалась любая посуда: и медная, и стеклянная, и глиняная. И поместил Антипатр тот яд в оловянный сосуд и, покрыв другим сосудом, железным, отдал сыну своему, и послал того в Вавилон, к Иолу, виночерпию царя Александра, объяснив ему, как страшен тот яд и смертелен.

Пришедъ же сынъ Антипатровъ въ Вавилонъ, съглаголався съ Иломъ, черъпцемъ Александровьтмъ, отаи о даянии зелѣинемъ. Илу печалну сущю от Александра, прежде бо того съгрѣшившю Илови, Александру палицею ударившю Ила въ главу и уязви его злѣ. Тѣм же Иулъ гнѣваася на Александра, поспѣшникъ бысть сынови Антипатрову на безаконие. Прия же съ собою Иулъ мидянина нѣкоего, бьенаго с нимъ, съвѣщаша же ся о собѣ, како быша Александрови вдали зелие пити. Въ един же от днии почивающю Александру от великыя вечеря, наутрия прииде къ нему мидянинъ нѣкыи, моля его, да бы пришелъ въ домъ его. И увѣщанъ бысть Александръ молениемъ его, прииде на вечерю. Възлегшася съ царемъ Александромъ хотящей быти зелиемъ убоиное съвѣщание. Пердика же, Потоломѣи, и Елки, и Лусимахъ, и Еумении, и Клеадръ[323] и сего не вѣдяху. Друзии вси, възлежаще съ Александромъ, причястници бяху безаконному дѣиству зелиину и съвѣщалися бяху и съ Иуиломъ, чернцемъ Александровымъ, ратившеся межди собою, ждаху бо имѣнию Александрову. Александру же возлегшю съ ними, принесе ему чяшу безъ льсти. Слову же внесену бывънно мѣста того ради уже минувшу голѣму чясу, вда Иулъ Александрови другую чяшю, имуще зелие. Приемъ же Александръ повѣсти дѣя и пивъ, внезаапу възпи, яко стрѣлою устрѣленъ въ утробу. Мало же врѣмя преждавъ и болѣзнь претръпѣвъ, иде къ дверемъ и повелѣ сущимъ на вечери пребывати.

Прибыл сын Антипатра в Вавилон и тайно сговорился с Иолом, виночерпием Александровым, о данном ему яде. Иол же был обижен на Александра, ибо незадолго перед тем в чем-то провинился, и Александр сильно его ранил, ударив палицей по голове. За это и гневался Иол на Александра и поэтому стал соучастником Антипатрова сына в его беззаконном деле. Привлек к себе Иол и некоего мидянина, побитого вместе с ним, и стали они совещаться о том, как дадут Александру яд выпить. И вот однажды, когда отдыхал Александр после пышного пира, пришел к нему утром мидянин, приглашая его в свой дом. И, уступив его уговорам, пришел к нему Александр на вечерний пир. И возлегли с царем Александром те, кто собрались отравить его ядом, а Пердикка, Птолемей, и Олкиас, и Лисимах, и Евмений, и Клеадр не знали об этом. Все же остальные, возлежавшие с Александром, были участниками заговора и уже совещались с Иолом, виночерпием Александра, и ссорились друг с другом, деля Александрово наследство. И когда возлег с ними Александр, поднес Иол ему чашу без обмана… Уже прошло немало времени, когда подал Иол Александру другую чашу, с ядом. Взял ее Александр и, беседуя, отпивал из нее, как вдруг вскрикнул, точно стрела пронзила ему живот. Переждал он некоторое время и, превозмогая боль, пошел к выходу, веля всем оставаться на пиру.

Они же, не дождавше, абие разидошася съ вечеря, вне же глаголаху о бывшемъ. Александръ же, въ собѣ тужя, рече: «О, Раксано![324] Мало мнѣ даруи себе сама». И тою поддръжимъ отиде въ полату свою и леже. Дни же бывшю повелѣ Пердику и Птоломеови и Лусимаху внити къ coбѣ, рече, да инъ никто же не внидеть с ними, дондеже напишеть о собѣ. Внезапу же от македонь бысть вопль и истечение на дворъ полаты Александровы, и хотяща убити стража телеси его, аще имъ не покажють царя. Александру же въпрошавшю о голцѣ, приступи к нему Пердикъ и повѣда ему, что глаголють макидонѣ. И повелѣ Александръ взяти одръ его и поставити на единомъ мѣсте высоцѣ, да вся сила воискаа мимоходящи видить его, и другыми дверми исходять. Сътворившю же Пердикови повелѣное ему от Александра царя, въсходяще макидони едини видяху его, и не бѣ, иже не плакаша его, толика царя Александра на одрѣ лежаща наполы мрътва. Мужь же нѣкыи от нихъ, видѣниемъ убо красенъ, простець же, пришедъ къ Александрову одру, рече: «На добро убо, Александре царю, Филипъ, отець твои, владѣлъ есть, на добро же и ты, царю. Ты убо прѣдъваряеши нас: добрѣ же бы и намъ с тобою умрѣти, сътворыиему макидонъ великую свободу». Александръ, прослезився, простре десную руку явление творя мольбы.