Изборник - [101]
Персы же, глядя на Александра, удивлялись его небольшому росту, но не ведали, что в небольшом сосуде скрыта небесная сила. И когда пили они чашу за чашей, Александр нечто придумал: всякий раз, выпивая чашу, клал он ее за пазуху. Видевшие это, сказали Дарию. И, встав, спросил Дарий: «О храбрый! Зачем же ты во время пира прячешь чаши себе за пазуху?» Услышав это, сказал Александр: «Великий царь! Когда Александр устраивает пир для вельмож и воевод своих, то дарит им чаши. Я подумал, что и ты таков, как он, и поэтому так поступаю». Удивились персы словам Александра, ибо справедлива поговорка: «Если уж поверил кто кому, то и ложь его примет за правду». Замолчали все. По вот некто Парангис, вельможа персидский, узнал Александра, ибо запомнил его лицо еще с тех пор, когда, посланный Дарием за данью, приходил в Пеллу македонскую и был прогнан Александром. И, рассмотрев мало-помалу Александра, подумал он про себя: «Это же Филиппов сын. Хотя и изменил он свой облик, но многих людей можно узнать по голосу, даже если они приходят во тьме». И так, убедившись в своей догадке, что это и есть сам Александр, наклонился к Дарию и сказал ему: «Великий царь всей земли, Дарий! Этот посол — сам Александр, царь македонский, сын Филиппов». Но Дарий и все пировавшие с ним были сильно пьяны. Александр же, услышав, что сказал Парангис Дарию на пиру, понял, что узнали его, и, обманув всех, вышел. И вышел незаметно с золотой чашей за пазухой и сел на коня, чтобы избежать беды. И застал в воротах одного стража-перса, и, убив его, выехал из города. Узнав об этом, Дарий послал за ним вооруженных персов, чтобы схватить Александра. Александр же помогал коню, освещая ему путь факелом, ибо было уже около полуночи, и стояла полная темнота. Многие гнались за ним и не смогли догнать, одни скакали по дорогам, другие же — в темноте и падали в овраги. Александр же, сверкая как звезда на небе, мчался один, нисколько не опасаясь персов. А Дарий горевал, сидя на своей постели. И увидел такое знамение: упало внезапно со столба изображение царя Ксеркса, которое Дарий очень любил за его красоту.
Александръ же, спасенъ бывъ нощию, приидѣ бѣжа на рѣку Гагину. Яко же прииде, пришедшю коневи къ брѣгу и преднии нозѣ поставльшю на сусѣ, раздрушися рѣка от слъньчьныя теплоты, и конь протруячаше убо, восхищенъ водою,[313] Александра извергъ на сухо. Пръси, гоняще Александра, приидоша къ рѣцѣ, уже прошедшю Александру, и не могша преити, възвратишася, рѣка бо непроходима бяше всѣмъ человѣкомъ. Пръси же повѣдаша Дарьеви Александрово вазньство. Дарии же, дивяся преславному знамению, дряхлъ бысть велми. Александръ же, пѣшь шедъ от рѣкы, обрѣте Еумила, с нимъ же оставилъ два коня, и исповѣда ему бывшаа вся.
Александра же выручила ночная темнота: доскакал он до реки Странги. И когда уже пересек ее, и достиг его конь берега, и уже поставил на землю передние ноги, то от солнечного тепла разрушился лед, и обессилевший конь, выбросив Александра на сушу, был унесен водой. Персы же, преследуя Александра, примчались к реке, когда он уже переправился, и повернули назад, не сумев через нее перебраться, ибо река была непреодолима для людей. И поведали персы Дарию об удаче Александра. А Дарий пребывал в глубокой печали, пораженный удивительным знамением. Александр же, идя пешком от реки, встретил Евмила, с которым оставил двух коней, и рассказал ему о всем происшедшем…
По сих же написа Александръ къ матери своей Алумпиадѣ: «Сладцѣи моеи матери радоватися! И Аристотелю, честному моему учителю, радоватися! Добрѣ умыслихъ написати вамъ о уставлении моемъ, бывшимъ противу Дарьеви. Слышахъ о немъ, яко съ многими царьми и боляры есть на Исаковѣ луцѣ, прияхъ козы многьг, и привязавъ свѣща къ рогомъ ихъ, и изгнахъ нощию. Они же, видѣвше насъ, на бѣжение устрѣмишася, мнѣвше, яко мнози суть вой. И тако побѣду на нихъ сътворихъ, иде же градъ създахъ, имя ему сътворивъ Козии, въ Исаковѣ луцѣ създахъ град Александрию, иже на Исонѣ.[314] Оттуду же пакы поидохъ по пути Арменскыя страны, иде же есть источникъ Еуфрата и Тигры. И оставленъ же бывъ Дарии, убиенъ бысть от Виса и от Ариовръзана, мидскых старостъ.[315] Азъ же печаленъ быхъ о немъ, побѣдивъ бо его, не хотяхъ его погубити, но имѣти его подъ моимъ царствомъ. Дышюща же его достигъ, съвлекся съ своея хламиды, покрыхъ его. Потом же озрѣвся на безвѣстную чясть, на предлежащее указание, проводихъ Дария и честь велику сътворихъ на исходъ живота его, и повелехъ обрѣзати носы и уши стрегущимъ гробъ его по обычаю пръскому.
