Избавься от кошмаров прошлой жизни - [13]

Но судьба распорядилась иначе. Ее расстреляли вместе с мужем и детьми полпотовцы в китайском посольстве, где они укрывались. Ее муж был одним из руководителей противополпотовского движения. Я долго не верила в смерть Пхадетх и ждала от неё известий.

Университет был сложным организмом, в котором в разных ритмах уживалось многонациональное его населения. Я не помню, чтобы студенты дрались друг с другом. Не было войны и между отдельными землячествами. Это было настоящее содружество стран и народов, это было мирное сосуществование. Очень хорошая модель для развития земной цивилизации.

В годы учебы в аспирантуре я работала хирургом в приемном отделении 4-й градской больницы, а потом травматологом в травмпункте. Я была единственной беспартийной на потоке среди русских. Поэтому после окончания университета с красным дипломом получила свободное распределение, а не была оставлена при университете. Помню, как, голодная, иду по "аллее жизни", так называли путь от морга до роддома на Большой Пироговке, после очередной неудачной попытки устроиться на работу. Без прописки не брали. Навстречу мой куратор по аспирантуре. Поздоровались, и он, не спрашивая ни о чем, достает из внутреннего кармана пальто сотенную и протягивает мне. Видимо, у меня вид был ещё тот. И говорит: "Отдашь, когда будет". Эта сотенная для меня была тогда больше, чем просто денежная купюра. Все мне сочувствовали на словах, но практическую помощь оказала только один человек.

Мои послеаспирантские страдания закончились довольно неожиданно. В моей судьбе принял участие академик Владимир Васильевич Кованов. О Владимире Васильевиче знают очень многие, чьи жизни сложились бы совершенно по-иному, не так, как бы они хотели, если бы он не пришел на помощь. Он сам много испытал, прежде чем стал хирургом, ученым и педагогом. За его плечами была война и работа в военно-полевом госпитале. Потом - заведование кафедрой оперативной хирургии и топографической анатомии. Более десяти лет Владимир Васильевич был ректором 1-го Московского медицинского института. Владимир Васильевич отличался глубокой житейской мудростью. Он был природным психологом и видел, на что способен каждый человек.

Коллектив кафедры, которой он руководил, был очень сплоченным, состоял в основном из его учеников. В этот коллектив я и попала. Оказывается, Владимир Васильевич давно приглядывался ко мне, когда я выполняла свою кандидатскую на базе его лаборатории. И он взял на себя очень трудную задачу добиться разрешения на мою прописку в Москве. Кто я была такая? Обыкновенный кандидат наук, без каких-либо выдающихся заслуг. О таких говорят: "Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан". Не знаю, что уж такого разглядел во мне академик Кованов, но он пять раз ходил на прием к очень высокому начальнику в Моссовете, просиживал в его приемной часами и все-таки добился своего. Тогда в прописке отказывали иногородним, уже имеющим свое имя в большой науке, не мне чета.

Но прописываться было негде. В то время строилось кооперативное жилье. Однокомнатная квартира была большим дефицитом и стоила немалых денег. С квартирой мне помог тоже Владимир Васильевич. Но денег у меня не было ни копейки. Папа продал в Костроме недостроенную теремок-фазенду, все книги, пластинки и все мало-мальски годные для продажи вещи, и даже мою золотую медаль, но потом он её выкупил. Основную сумму составили деньги, которые я заработала врачом в стройотряде в Карелии.

Я преподавала на втором лечебном факультете. На нем учились стажники, люди, проработавшие уже фельдшерами или медицинскими сестрами после окончания медицинских училищ. Многим было далеко за тридцать. Учились они старательно. Некоторым только с седьмой или восьмой попытки удалось попасть в институт, чтобы осуществить свою мечту и стать врачом. Я, может быть, сейчас предам память об этих очень старательных, милых моему сердцу, одних из первых моих студентах, но все-таки скажу: за редким исключением фельдшер или медсестра, проработавшие достаточное время в этом качестве, так и останутся с первоначально сформировавшимися стереотипами и выработать врачебное мышление им не удастся. Я потом с врачами такой судьбы сталкивалась. Как и трудно переучить психиатра или невропатолога на психотерапевта. Я как-то наблюдала, как психотерапевт (в прошлом невропатолог), не отрываясь, строчила на приеме рецепты. При этом непрерывно училась психотерапии. Добросовестно посещала все дополнительные семинары и тренинги. Казалось бы, очень близкие специальности: психотерапия, психиатрия и неврология. Но лучше начинать с чистого листа. И тогда рука не потянется за ручкой, чтобы выписать человеку с душевными расстройствами рецепт, а будет только слово. С него начиналось мироздание: "Вначале было слово". Если бы меня давил груз знаний по психиатрии, я бы никогда не пришла к своей методике. Слово - энергоинформационно, и ни одна таблетка самой известной фармацевтической фирмы никогда не заменит его целительного действия. Конечно, среди таких переквалифицировавшихся в психотерапевты есть и исключения.