Избавление - [9]

Мы закончили съемку, получив, по мнению Тэда, «вполне приличный материал». Однако он сказал, что девушка не очень-то нам подходит и мы вряд ли будем прибегать к ее услугам в будущем. Я вернулся к себе в кабинет и стал заниматься тем, чем не занимался с тех давних пор, когда мы только открыли студию. Все время, оставшееся до конца рабочего дня, я перебирал в уме самые безумные идеи. Ничего толкового из этого не вышло, но перескакивая от одной идеи к другой, мне удалось вызвать весьма необычные ассоциации. Отдавая Тэду кучу эскизов и пробных вариантов, я сказал, что хочу взять на пятницу отгул – мне нужно кое-что сделать по дому. Он не возражал. В конце концов, главную работу на этой неделе мы сделали. И нам удалось кое-чего добиться.

14 сентября

Наверное, во мне присутствовало нечто такое, что мешало мне видеть сны по ночам или лишало меня возможности вспомнить, проснувшись, что мне снилось, если это действительно происходило. Я мог находиться в состоянии либо полного бодрствования, либо полного забытья, из которого выходил медленно. У меня было такое ощущение, что если бы вокруг меня было совершенно тихо, если бы я не слышал ни звука, я никогда бы и не проснулся. Что-нибудь в мире, меня окружавшем, должно было вытянуть меня из сна, ибо каждую ночь я погружался в него настолько глубоко, что если у меня и возникали какие-нибудь ощущения, то это было чувство, что я погружаюсь все глубже и глубже, пытаясь достичь какой-то точки, линии, границы.

В этот раз меня разбудил ветер. Я принялся тащить себя из глубин и, подчиняясь инстинкту самосохранения, в очередной раз старался побыстрее убраться оттуда, где был. Я привык к тому, что в этот мир меня возвращает дыхание Марты – во сне она дышала довольно шумно, – но на этот раз это сделал ветер. Начал меня пробуждать просто шум ветра, а потом ветер стал позванивать маленькими металлическими фигурками на ниточках – Марта их прицепила во внутреннем дворике нашего дома; при первом же дуновении ветра бронзовая сова поворачивалась как флюгер и касалась бронзовых птичек, тихо позванивавших, как китайские стеклянные колокольчики, которые в те времена и в тех краях, где я рос мальчиком, были развешены во дворах всех домов. Звук был тихим, прерывистым, очень приятным – по крайней мере, мне так всегда казалось. И когда я выбрался из черноты сна в темноту комнаты, у меня возникло ощущение, что звон этот может вызвать в памяти какое-то воспоминание. Я лежал без движения, как труп, а комната постепенно становилась реальностью. Рядом со мной, в темноте, лежала моя жена.

Я протянул руку и притронулся к ней, как делал всегда, просыпаясь. Ее голова заворочалась под полотенцем, которое она каждую ночь набрасывала. Я легонько погладил ее по плечу и только тогда вспомнил, что отправляюсь с Льюисом в путешествие. То, что я привык делать по утрам, воззвало ко мне, однако над ним всплыло нечто беспокоящее, полное какого-то неясного страха, расслабляющее, но одновременно и волнующее. Я обнял Марту, готовый как к тому, что она отодвинется от меня, чтобы снова погрузиться в сон, так и к тому, что она прильнет ко мне, ища теплоты и ласки, чтобы потом снова заснуть.

Когда пятнадцать лет назад мы поженились, она была худенькой девушкой, работавшей медицинской сестрой в хирургическом отделении больницы. Тогда я не задумывался, хорошенькая она или нет, хотя мои друзья убеждали меня – правда, в их словах не чувствовалось ни воодушевления, ни убежденности, – что она хороша собой. Женская красота – если не принимать во внимание того естественного и явно поверхностного воздействия, которое она могла оказывать, – никогда не играла существенной роли в моем общении с женщинами. В женщинах я искал некой искры, чувства глубинной, личностной связи. И когда я повстречался с девушкой, которая ими обладала, – пусть и в небольшой степени, но прочно, – я женился на ней. И мне не о чем было жалеть, и я не жалел ни о чем. Она была хорошей женой и хорошим товарищем, немного жесткой в некоторых вещах, но такая жесткость как раз и позволяет кое-чего добиться в жизни. Марта искренне гордилась тем, что я вице-президент компании, пусть и небольшой; она неустанно повторяла, что у меня есть художественный талант, хотя я-то сам знаю, что у меня никакого таланта нет. Я работал в области графики, и когда мне удавалось подойти к решению тон или иной проблемы с точки зрения, так сказать, механической, мне удавалось достигать неплохих результатов. Исходя из этого принципа, я сделал для нашей гостиной несколько больших коллажей из рекламных плакатов, журнальных фотографий, заголовков спортивных изданий и других подобных вещей. Но этими коллажами и ограничилось мое приобщение к высокому искусству. Вспоминая эти произведения, я подумал о том, что Марте они нравились не столько потому, что создал их я, сколько потому, что они представляли ту часть меня, которая была ей неизвестна и непонятна. Ее вера в мои способности как художника была заблуждением, и хотя я никогда не пытался разубедить ее, я никогда и не поддерживал в ней эту уверенность.