Из жизни взятое - [4]

В последних числах февраля начальник оперсектора Касперт, человек и без того нервный, а тут ещё изнуренный бессонницей и столь ответственным, канительным и тревожным делом по расселению кулачества, безвыходно сидел в своем кабинете и, что называется, «висел на телефоне», непрерывно получая информацию о прибытии эшелонов спецпереселенцев, о следовании колонн к местам поселения и о всяких серьёзных происшествиях, без которых в таком деле обойтись никак невозможно.

Кабинет Касперта просторный и светлый. Раньше здесь жил настоятель Духова монастыря. Стол у Касперта огромный, на толстых точёных ножках, вернее, на деревянных львиных лапах и с какими-то невероятно звериными мордами, искусно вырезанными по углам и на створках ящиков. На красном сукне старинный, сохранившийся из конфискованного имущества, тяжеловесный, черного мрамора и начищенной меди письменный прибор, столь грандиозный, что ему не стыдно было бы поместиться над чьим-либо прахом в семейном склепе знатного вельможи. На полу в кабинете истертый, когда-то пышный ковер. Впрочем, ковра в эти дни почти не видно, он застлан склеенной из множества больших листов, специально начерченной картой Вологодской губернии с нанесёнными на ней новыми местами поселений для кулачества. На карте обозначены также все зимние маршруты следования колонн к местам лесозаготовок и строительства посёлков.

Касперт нервничал. Сводки поступали самые неутешительные. Колонны раскулаченных двигались пешим путем, за обозами, крайне медленно. График следования по маршрутам неизменно и грубо нарушался. Сняв телефонную трубку с настольного аппарата, Касперт через коммутатор вызвал к себе сотрудника Судакова.

– Садитесь. И сначала подумайте, зачем я вас вызвал, – строго официально и вместе с тем загадочно проговорил он и, уткнувшись в схемы, таблицы и сводки, стал их близоруко рассматривать.

Иван Корнеевич Судаков, двадцатипятилетний парень-северянин, полный сил и несбыточных романтических мечтаний, сел в кресло и тревожно задумался. Собственно, тревожиться ему не было никаких причин. Однако он, краснея, стал вспоминать свои прегрешения. Ему вспомнилось заведённое в Вологде знакомство с одной активной комсомолкой, которая оказалась дочерью бывшего члена Государственной думы. Связь с ней прекращена… В прошлое воскресенье с одним сотрудником редакции выпили крепко. Стреляли за городом в телеграфные столбы… Нет, это не должно быть известно Касперту. Зачем же он вызвал? Ведь он так хорошо, доверительно относился к нему, как к достаточно развитому, окончившему строительный техникум и совпартшколу, исполнительному и подающему надежды работнику. Некоторое время назад Касперт вызывал его вот так же к себе в кабинет участвовать в составлении этой самой, распластанной на ковре маршрутной карты.

Касперт выглядел подвижным, деловитым и суровым. Волосы густые, без седины, смазаны чем-то резко пахнущим и зачесаны на затылок. Длинный нос свёрнут на сторону. Выпирающие скулы во время разговора как-то болезненно, криво пошаливают. Можно подумать, что он гримасничает или кого-то передразнивает. На нём ладно сидела саржевая, по его фигуре сшитая гимнастёрка с двумя ромбами в малиновых петлицах. Он всегда был готов и почему-то считал себя вправе просверлить повыше грудного кармана дырочку для почётного значка, но пока дело о награждении находилось не дальше краевого полномочного представительства и никак не двигалось в Москву…

– Не ломайте голову, молодой человек, – сказал, наконец, Касперт, выходя из-за стола. – Не так давно, когда мы с представителем земельного управления составляли маршруты следования к будущим спецпосёлкам, мы прислушивались к вашему, увы, неокрепшему голосу, полагая, что вы как местный житель кое-что смыслите…

– Я не местный, товарищ начальник, – поспешил виновато пояснить Судаков. – Я из Пошехонья. Учился в Череповце. Работая здесь, успел побывать во многих уездах Вологодчины, потому и подсказывал некоторые пути.

– Из Пошехонья? Ванька Пошехонец! Вот так и получилось по-пошехонски… По всем маршрутам графики движения нарушены. Вместо пяти суток, скажем, идут десять, да ещё и к месту не приходят.

– Я, товарищ начальник, в летнюю пору в командировках своими ногами вымерял эти дорожки. По пятьдесят вёрст иногда в сутки выхаживал…

– И мы с тем представителем земотдела к вашим пешехонским выкладкам подошли доверчиво. Летнюю мерку путей-дорог применили к зимним условиям. Вот и получилось. Что ж, товарищ Судаков? Выговором в приказе вас отметить? Этого мало… Довольно вам протирать здесь штаны. Сегодня же поведёте по одному из своих маршрутов семьсот кулаков вот сюда, в северную часть Тотемского уезда… – Касперт, держа руки в карманах галифе, аккуратно, носком сапога прикоснулся к лежавшей на ковре карте. – Вам понятно?

– Понятно. Откуда людей будем брать?

– Не людей, а кулаков, – поправил начальник. – Из-за стен Прилуцкого монастыря. Семьсот трудоспособных. Часть из них – бывшие махновцы. Добавим ещё к этой колонне восемь десятков киргизов. В помощь вам дадим двух милиционеров. Шестнадцать подвод для провизии и лесорубческого инвентаря. Можете идти. Да, информируйте обо всём с каждого отделения связи по телефону, телеграфу. Эксцессов и беглецов не должно быть… Вот мы и посмотрим, как будете вы укладываться в рамки графика.