Из жизни полковника Дубровина - [15]

Иногда французская артиллерия открывала огонь из укреплений. Но сейчас же туда обрушивались атаки с воздуха, и артиллерия умолкала.

Левый фланг беспокоил генерала. У него имелась карта, на которой подробно были изображены все огневые средства укрепрайона. Французы здесь располагали тяжелой артиллерией, которую невозможно было подавить с воздуха. Артиллерийские позиции былк опущены в бетонные колодцы и прикрыты бетонными колпаками.

Но артиллерия на "линии Мажино" не подавала признаков жшни. И все же он волновался. Он опасался, что она заговорит, когда танки двинутся через Маас и начнется борьба за создание предмостных укреплении. Она могла бить и по скоплениям танков и пехоты на правом берегу реки. Но она молчала...

Он метался весь день с одной позиции на другую.

Настал его главный час. Или весь поход через Арденны увенчается прорывом фронта, или его доктрина воины будет опрокинута сопротивлением французов.

Маас был форсирован в несколько минут. За танками переправлялась пехота.

Генерал пересел из танка в лодку, и подвесной мотор быстро перенес нас на французский берег.

Генерал вызвал к себе по рации командира дивизии, а пока он добирался, поднялся на взгорок и навел бинокль на переправы.

В долине горели танки, методично рвались тяжелые снаряды, оставляя непреодолимые для танков глубокие воронки, по реке плыли обрывки понтонов. Танки застыли на исходных рубежах.

Командир дивизии доложил, что форты Мажино контролируют переправу.

— До этого дня у нас в дивизии не было потерь, — пожаловался он генералу.

Форты били методично, но их залпы были редкими, и паническое настроение командира дивизии было ничем не оправдано.

Он рассказал, что была совершена попытка нанести авиационный удар по фортам, но зенитная артиллерия не подпустила к укреплениям ни одного самолета.

— Без потерь войн не бывает! — жестко ответил ему генерал. — Невыполнение приказа вы не сможете обосновать... Ставьте переправы, и к вечеру танки должны быть на той стороне.

Танки переправились только ночью.

— Это чудо, что они разрешили нам форсировать Маас, — обронил генерал.

Итак, первый день прорыва прошел успешно. Высшее командование потеплело к генералу, хотя бы во внешних проявлениях. не думаю, что для старых генералов вдруг убедительной сделалась его доктрина дерзостных танковых прорывов с маршем по тылам противника, не поддержанных всей силой пехотных частей. Но Маас был форсирован,

С утра 14 мая начали появляться французские бомбардировщики над мостами, наведенными через Маас, над дорогами, по которым передвигались немецкие войска. Я употребил сознательно слово "появляться". Это были небольшие авиационные отряды, но они сразу же причинили немало неприятностей. Я имел возможность убедиться, что боевые качества французских самолетов нисколько не уступали немецким. Летчики сражались не менее искусно и мужественно, хотя за ними и не было ни испанского, ни польского опыта. Немецкие истребители не могли отогнать французов. Спасала положение зенитная артиллерия. Она была густо сосредоточена возле переправ и отбивала налеты.

К генералу приехал командующий группой армий генерал-полковник фон Рупдштедт.

За немецкими генералами, да и офицерами тоже, приметил я давно тягу к театральности.

Генерала по рации известили, что к переправе через Маас прошла автомашина командующего. Генерал вышел встретить его на мосту. Искусственно, театрально созданная боевая обстановка. Французские самолеты все еще пытались прорваться к мосту. Но это им не удавалось, ибо сначала нужно было бы подавить зенитную артиллерию, подключив к решению этой задачи и тяжелые дальнобойные орудия фортов Мажино, а потом уже бомбить мост.

Генерал и срой Рупдштедт встретились на середине моста.

Фон Рундштедт строго спросил:

— У вас всегда так?

Он имел в виду огонь зенитной артиллерии по французским самолетам.

Генерал не торопился с ответом.

Рундштедт понял его прузу.

— Впрочем, теперь это не имеет решающего значения... Опоздали! Поздравьте с победой наших мужественных солдат и офицеров! Окн выполнили свой долг! Впереди Франция!

Однако впереди еще была не Франция, а всего лишь се небольшой городок Стопи. Выходя на Стонн, немецкие войска заходили с тыла "линии Мажино", отрезая от центра ее северную оконечность.

Из Стониа я вылетел на короткий срок в Берлин.

Я знал, что Центр ждет от меня сообщений.

В Центр я направил подробное описание марша через Дрденны и переправы через Маас, однако я полагаю, что... картину предательства французской армии паши военные специалисты могли воссоздать, не выходя из московских кабинетов.

12 мая генерал имел на руках весьма оптимистическое сообщение, что двадцать дивизий моторизованной армии союзников разбиты и рассеяны немецкой авиацией в районе Антверпена. Рассеяны-это не значит уничтожены.

Не только высшее командование сухопутных сил, но и наш генерал не мог быть уверен, что не найдется во Франции человек, который, собрав рассеянные, дивизии, не объединит их для ответного удара.

У генерала лежал в портфеле беспокоящий его документ. У пленных французов был изъят приказ французского командующего. В приказе говорилось: "Пора, наконец, остановить поток германских танков!" Приказ был подписан Гамеленом, который до сей поры четко выполнял соглашение с "кружком друзей" рсйхсфюрсра СС и французскими промышленниками. Он был как раз тем энцефалитным клещом, который вызвал паралич, но внешне действия его должны были выглядеть так, как к тому обязывал его пост. Он еще не мог капитулировать, не наступил для этого час, и люди требовали от пего решительных действий. Приказ есть приказ, и военачальники должны были его выполнять. Именно 16 мая я впервые услышал имя генерала дс Голля, командира французской дивизии. Де Голль собирал вокруг себя рассеянные танковые группы, он подчинял себе отступающие французские части и бросал их в бой. Должно быть, он был не одинок. Командующий танковой группой генерал фон Клейст запаниковал. Он понимал, что может произойти, если французское сопротивление примет организованный характер при неподтянутых тылах, без надежных переправ через Маас.