Из жизни фруктов - [2]

— А что если мы сейчас свяжемся с Курском? — заглянув в справку, спрашивает Томин, испытующе глядя на Панко.

2

Знаменский идет по коридору учреждения, где во всей атмосфере чувствуется солидность: на полу ковровая дорожка, двери кабинетов на порядочном расстоянии одна от другой. Знаменский открывает ту, где на табличке значится: «Заместитель председателя Комитета народного контроля».

Секретарша отрывается от машинки.

— Пожалуйста, Петр Никифорович у себя.

Через двойные двери с тамбуром Знаменский входит в кабинет.

Петр Никифорович встает, здоровается, приглашает сесть и сам садится уже не за письменный стол, а напротив Пал Палыча в кресло. Передвигает телефон, чтобы можно было дотянуться.

Дальнейший разговор то и дело прерывается звонками, и каждый раз зампред извиняется, прежде чем снять трубку. С Пал Палычем он приветлив и прост, но это простота крупного руководителя, в повадке и интонациях ощущается огромная власть, которой он обладает.

— Начальство вам объяснило причину?

— Да, Петр Никифорович.

— Не возражаете поработать с нами? — Вопрос шутливый, ответа не требует, да зампред его и не ждет, а обменивается с собеседником беглой улыбкой. — Время от времени мы включаем следователей в наши комиссии. Как юристов — на правах остальных проверяющих. Вашей базой заведует, — зампред бросает взгляд на записи, — Чугунникова Антонина Михайловна. Для начала попрошу взять на себя две задачи. Первая — сомнительный эпизод с исчезновением трех вагонов овощей.

Его прерывает телефонный звонок.

— Извините. Да?.. А вы держитесь четко: нам нужны не эмоции, а объяснения. Другой позиции не будет. Всего доброго… И второе, что важно для оценки дел на базах вообще, — продолжает зампред тем же тоном, что и прежде, мгновенно вернувшись к теме разговора со Знаменским. — Есть люди, которые создают трудности, чтобы их преодолевать. Мне бы хотелось…

Телефонный звонок.

— Извините. Да?.. Поддержу, с удовольствием… Давай… Что у овощников есть трудности — понятно. Но вы должны разобраться: изживаются эти трудности или, напротив, их холят и лелеют, чтобы ими прикрыть недостатки в работе. А возможно, и злоупотребления.

— Все понял, Петр Никифорович.

— Когда приступите?

— Прибыл в ваше распоряжение десять минут назад.

Тем временем продолжается разбор драки в отделении милиции. Томин, только что разговаривавший с предприятием Панко, кладет трубку, слегка сконфуженный.

— Теперь убедились? — Панко успокоился.

— Убедился… Садовый кооператив действительно поручил Панко реализовать ягоду на рынке, — говорит Томин дежурному. — Собираются на вырученные деньги коллективную теплицу строить.

— Во-он… Выходит, обознались… Ну, извиняемся, бывает.

— Да, товарищи милиция. Против частного сектора у всех предубеждение! А почему, я спрошу? Что мы у кого отнимаем? Только даем. Из ничего чего делаем. На нашем вот месте одни кочки росли. А теперь сады! Плохо?

— Отчего же. Хорошо, — вынужден согласиться дежурный.

— А рядом, между прочим, деревня запустела! — возбуждается Панко. — Мы землю окультуриваем. Что вырастет — все польза. Либо сами съедим заместо магазинного, либо кто-то тоже на доброе здоровье съест.

— Есть опасность такая — рецидив психологии, — входит во вкус беседы дежурный.

— Это понятно — рецидива мы боимся. А что люди от земли отвыкают — не боимся! Иные как живут: отработал и загорает на природе, магазинную картошку на костре печет, колбаской из гастронома закусывает. После него — кострище да битые бутылки. Я бы этих дачников… По мне, если есть какой клочок — хоть грядку, да вскопай, чем небо коптить! Но я за лопату — а общество уже, пожалуйста, косо смотрит!

— Ну, это прошло. Копайте. Все «за». Против, когда больно уж наживу качают.

— Опять поспорю. Вникнуть — откуда нажива?

— От продажи излишков.

— Так. А откуда излишки?! Работал больше — вот откуда! А кто те излишки съел? Империалисты?

— При чем империалисты?

— Именно что свои съели, советские. Теперь — зашуршал лишний рубль. Куда он денется? В магазин снесут. Рояль ли купят, насос для колодца — все одно государству отдадут. Так?

— Да вроде и так… А какая деревня-то запустела? По названию?

— Орловка деревня.

— Я ведь тоже с-под Курска, — со смущением произносит дежурный. — Да… Одно скажу — цена у вас немилосердная.

— Цена дорогая, это да, — вздыхает Панко. — Но у совхозов себестоимость — своя, у нас — своя. Мы же все руками. Да еще не умеем. Тяпки пудовые. Или навоз, скажем, — где он? Помощь нужна, товарищи. Может, частник-то сейчас новую форму жизни создает: умственный труд с физическим. Как, товарищ майор? — обращается он к Томину.

— Я не философ, я сыщик. И как сыщика меня интересует, за что вас били. Обознаться могли?

— Н-нет. Я один на рынке с черешней стоял.

— Пятьдесят рублей, я понимаю, это выдумка. Однако что-то они против вас имеют.

— Шишкина этого первый раз вижу.

— А остальных?

— Двоих — вчера.

— Вчера?

— Столкновение случилось. Я только подъехал — они к машине: «Двигай, дядя, на другой рынок, здесь тебе места нет». Я говорю, чем шутки строить, помогите разгрузиться. Думал, они к этому клонят, — поясняя, Панко трет палец о палец. — «Нет, говорят, проваливай». А шофер-то мой… тихий парень, но в кабине не помещается. Посмотришь — страшнее войны. Как он полез наружу — их ветром сдуло.