Из железного плена - [13]

* * *

Он дожевал бифштекс и отложил в сторону вилку и нож. Поднялся. Длинный, до пола, махровый халат приятно сопревал тело. Волосы уже почти высохли. Он подошел к широкому зеркалу в ванной и расчесал их, внимательно вглядываясь в собственное отражение.

Утром, как всегда в течение последних недель, под глазами чуть наметились серые круги. Потом, днем, они исчезнут, и он снова будет выглядеть здоровым.

После сегодняшнего пробуждения он никак не мог войти в норму. Что-то произошло с его сновидениями. Что-то засбоило. Неужели объект Икс распознал, что Александр попал в неблагоприятное окружение и решил прервать информацию о строении Звена контакта? Но нет, ведь что-то все же он видел после пробуждения. Пусть совершенно не такие схемы, как раньше, не те символы, но все же передачи не прекратились!

Ивашов припомнил все то, что сложилось у него в голове после первых сеансов. Семнадцать кодексов невероятных формул и двадцать девять не менее невероятных схем. Они крепко засели в его голове и казалось, что он, даже если и постарается, уже не сможет их забыть. А ведь было время, когда Александр боялся, что не запомнит их!

Ивашов помассировал виски и отошел от зеркала.

В кабинете догорали последние звуки фа-минорной прелюдии Баха. На следующий же день его пребывания в этой квартире информблок буквально завалили микро-кассетами с музыкой этого композитора. Теперь можно было выбирать музыку по вкусу и настроению.

Вслед за прелюдией воздух взорвался быстрыми пассажами фуги.

Ивашов подошел к окну.

По-прежнему небо было зашторено плотным слоем туч, сквозь которые бледным диском проглядывало солнце. Снаружи наверняка ветрено и прохладно. Несмотря на то, что внутренние кондиционеры поддерживали постоянную температуру воздуха в Институте, Александр невольно почувствовал удовольствие от того, что на нем теплый махровый халат. Внизу ветер гонял изменчивые волны, срывая с них мыльные пенные шапки. Волны наплывали на острые камни, взметали фонтанчики и, успокаиваясь, лизали гальку берега.

Уже три недели, как он здесь.

Три недели однообразия, когда каждый день как две капли воды похож на другой. Хотя Александр более-менее познакомился с Институтом и обладает достаточной свободой передвижения, чтобы спускаться на этажи парка и спортзала, все вокруг кажется унылым и муторным. Не радует больше бесполезная роскошь, приелись одни и те же лица, которые он видит на прогулках по парку или в бассейне. Это, видимо, сотрудники Треста, которым Мейер настолько доверяет, что позволяет встречаться с Ивашовым. Остальной же персонал, несмотря на обещания, для него за семью печатями. Конечно и те, с кем он общается, в общем неплохие люди. С ними очень даже можно поговорить. Например, этот микрохирург Экерюд из Мальмё. Приятный эрудированный малый, отличный пловец и бегун. Но почему он так ведет себя с Ивашовым, словно подчинённый с шефом? Впрочем, понятно почему. В той будущей иерархии, которую доктор из Швеции построил в своем воображении, Ивашов-контактер занимает приличный пост. Значит, нужно заранее «завоевать» себе авторитет. Ничего не скажешь, предусмотрительно! Или Руй Араужо, кибернетик из Португалии. Он разговаривает так осторожно, будто боится, что Александр признает в нем тупицу или простолюдина. О, как они все здесь осторожны и расчетливы, эти ученые! Вот она, задуманная Трестом будущая земная элита!

Ивашов вспомнил умные открытые лица, увиденные им в конструкторском бюро во время первой экскурсии с Мейером. Тех ребят он больше не видел. Их траектории не пересекались.

Из всего его окружения наиболее нормальным выглядит эколог Оделл Гарланд, американец негритянского происхождения. На его лице вечная презрительная усмешка. Высокий, стройный, тридцати двух лет, он не считается с сложившимися табу этого маленького мирка и смело рассуждает на любые принципиальные темы. Правда, именно с ним Ивашову не удается сблизиться как следует. Чернокожий эколог без особого энтузиазма вступает в разговор с русским.

Александр отошел от окна и опустился в кресло. Фуга фа-минор окончилась. Начались хоральные прелюдии.

Он закрыл глаза и попытался отвлечься.

Перед мысленным взором снова возникли милые сердцу картины Москвы, его холостяцкая квартира на Ленинском проспекте. Словно наяву послышался говор друзей, веселый непринужденный смех, пение. Родина, как далеко ты теперь! Властной рукой забросила слепая судьба твоего сына в неведомые края, перекрыла пути к возвращению, поставила перед страшным выбором: остаться верным своему долгу перед человечеством, что неминуемо связано с риском для великого открытия, или переметнуться в стан врата. Но у него хватит сил не сломиться, а принять бой с открытым забралом, и победить!

Ивашов открыл глаза, и его взгляд уперся в картину «Притча о слепых». Мирный брабантский пейзаж, домики нидерландской деревушки, здание сельской церкви. День ясный и немного туманный. Краски выглядят приглушенными: небо серовато-синее, зелень — неяркая. По косогору гуськом, положив руки на плечо друг другу, движется процессия слепых. Тот, кто шел самым первым, играл на лютне. То ли увлекшись музыкой, то ли оступившись, он падает в ручей и, пытаясь удержаться, влечет за собой втopoгo. Тот в свою очередь тянет палку третьего. Падение неминуемо.