Из «Записок Желтоплюша» - [11]

Леди Гриффон покраснела и так потупилась, что окунула локоны в тарелку; она глотала лесть лорда Крэбса, точно устриц. А милорд (язык у него был подвешен на редкость ловко) обратился к мисс Гриффон. Он сказал, что ему известны некоторые обстоятельства. Мисс покраснела. Экий счастливчик! — тут она покраснела еще пуще, а он глубоко вздохнул и принялся за тюрбо и соус из омаров. Хозяин и сам был силен по части лести, но до старика ему было очень далеко. Тот за один вечер успел столько, сколько иному не суметь и за год. Вы не замечали ни красного носа, ни толстого брюха, ни нахальных глазок: так сладко он умел говорить, так занятно рассказывать, а главное — такие выражал благочестивые и благородные чувства. Вы скажете, что при таком своем богатстве дамы были очень уж легковерны; но не забудьте — они только что приехали из Индии, лордов еще почти не видали, а на титулах были помешаны, как и положено в Англии каждой порядочной женщине, которая начиталась великосветских романов. Словом, они еще только делали свои первые шаги в свете.

После обеда, пока мисс Матильда пела «Die tanti», или «Фанти-манти», или еще какие-то итальянские арии (как, бывало, начнет этот визг — не остановишь), милорд опять подсел к леди Гриффон и заговорил уже по-другому.

— Экое, — говорит, — счастье, что Элджернон нашел такого друга как вы, миледи.

— Уж будто? Полагаю, милорд, что я не единственный его друг из порядочного общества.

— Нет, конечно; были и другие. Его рождение и, позволю себе сказать, родство со мной доставили ему множество друзей, но…

— Что «но»? — переспрашивает миледи, смеясь его мрачному виду. - Неужели мистер Дьюсэйс потерял их или оказался их недостоин?

— Хочу верить, что это не так, миледи, но он легкомыслен и расточителен и попал в стесненные обстоятельства, а в таких случаях человек не слишком разборчив в знакомствах.

— Стесненные обстоятельства? Боже мой! Но ведь он говорит, что его крестная оставила ему две тысячи в год — и он их даже не тратит целиком; да это и действительно немалые деньги для холостого человека.

Милорд печально покачал головой.

— Пусть только это останется между нами, миледи; мой сын имеет всего лишь тысячу в год, которую даю я, и к тому же — огромные долги. Боюсь, что он играл; вот почему я так рад, что он попал в порядочный семейный дом, где более чистые и высокие радости, быть может, заставят его забыть кости и недостойных собутыльников.

Леди Гриффон сразу сделалась очень серьезной; неужели правда? Как знать? Неужели Дьюсэйс не влюблен, а просто метит на ее деньги? Как не поверить собеседнику? Ведь это его родной отец и вдобавок настоящий лорд и пэр Англии. Она решила проверить. Она и не подозревала, насколько Дьюсэйс ей нравится, пока не почувствовала, как способна возненавидеть его, если он окажется обманщиком.

Вечер окончился, и они вернулись, как мы уже видели: милорд поехал домой в карете миледи, а миледи и мисс поднялись к себе.

Там ждала их мисс Кикси, довольная и сияющая; с ней, как видно, произошло что-то очень приятное, и ей не терпелось поделиться. Она и не утерпела. Приготовляя дамам чай (они всегда выпивали на ночь по чашке), она сказала:

— Ну-ка, угадайте, кто сегодня пил со мной чай? — Бедняжка! Каждое приветливое слово было для нее диковинкой, а чай с гостем — большим праздником.

— Должно быть, моя горничная Ленуар, — сказала миледи строго. — Я просила бы вас, мисс Кикси, не водить дружбу с прислугой. Надо все-таки помнить, что вы сестра леди Гриффон.

— Нет, миледи, не Ленуар, а джентльмен, да еще какой красавец!

— Ну, значит, мсье Делорж, — сказала мисс, — он мне обещал принести струны к гитаре.

— Нет, не он. Он тоже приходил, но у него не хватило любезности доложить о себе. Нет, это был ваш поклонник, достопочтенный мистер Элджернон Дьюсэйс. — И бедная Кикси захлопала в ладоши, точно получила наследство.

— Мистер Дьюсэйс? А зачем он приходил? — спрашивает миледи, сразу вспомнив все, что говорил папаша.

— Во-первых, он забыл здесь бумажник, а во-вторых, хотел отведать моего вкусного чая и пробыл со мной больше часа.

— Позвольте спросить, мисс Кикси, — надменно говорит мисс Матильда, — о чем вы могли беседовать с мистером Элджерноном? О политике, о музыке, об искусстве или о философии?

Мисс Матильда была синим чулком (как большинство кривобоких девиц в высшем обществе) и всегда старалась свести разговор на подобные высокие предметы.

— Нет, ни о чем таком серьезном он не говорил. Я бы тогда не поняла его, вы же знаете, Матильда. Сперва мы поговорили о погоде, потом об оладьях и пышках. Он, оказывается, больше любит пышки. А потом (тут мисс Кикси понизила голос) — о бедном покойном сэре Джордже, какой он был хороший муж и…

— И сколько он оставил денег, не так ли, мисс Кикси? — спрашивает миледи жестким голосом и со злой усмешкой.

— Да, милая Леонора, он с таким уважением отзывался о вашем незабвенном супруге, так тревожился о вашей и Матильдиной судьбе, что приятно было слушать. Ах, как он мил!

— И что же вы ему сообщили, мисс Кикси?

— Я сказала, что у вас с Леонорой девять тысяч фунтов годового дохода и…

— Ну, а он?