Из записок барона Дедема - [6]

«Вы не хотите дать мне ведомость, которую я требую, — сказал он, — я сумею достать ее и без вас». Действительно, полковник Pouchelon составил ее в том виде, как желал Фриан, т. е. показав наличный состав полка в 3500 человек. Когда я укорял его за это, то он ответил мне: «я не хочу ссориться с генералом Фрианом. Неужели вы думаете, что это делается без ведома маршала? Не будем им мешать». Я узнал впоследствии, что в представленной императору ведомости численность армии была показана на 35000 человек более действительной. Также точно поступали и относительно провианта. Я уже говорил, что, уходя с зимних квартир с Пруссии, каждому солдату был дан небольшой мешочек с 10 фун. риса и другой с 10 фун. муки; по расчету гг. интендантов главной квартиры содержимое этих мешочков должно было заменить в случае надобности 20 дневный паек. По этому расчету генерал граф Матье-Дюма[5] заявил в Витебске, что дивизия Фриана имела продовольствия еще на 17 дней, тогда как нам уже приходилось пользоваться запасами. Если что-либо может служить оправданием Наполеона, так это именно то, что его жестоко обманывали в донесениях.

Запасы риса и муки были уже початы. Мои лошади зачастую голодали.

Бывая в гостях у графа Дарю или у генерала Матье-Дюма, я приносил вечером один или два беленьких хлебца моим полковникам, в виде лакомства, а эти господа, желая отплатить мне за внимание любезностью, посылали мне, в виде большого подарка, по половине ржаного хлеба для моих солдат. По этому можно судить, каково было наше положение во время нашего триумфального шествия. И при подобных-то обстоятельствах императору осмелились сказать официально, что дивизия Фриана имела съестных припасов на 17 дней. В награду за такое усердие и заботливость Наполеон назначил в Витебске генерала Фриана командиром лейб-гвардии гренадерского полка. Это была награда для генерала, который долго командовал войском на войне, который уже в Египте командовал дивизией и был известен как один из самых деятельных и лучших строевых офицеров армии; но разумеется, это не свидетельствовало об его административных способностях и умении организовать войско. Принц Экмюльский, двоюродный брат Фриана, очень верно охарактеризовал его, сказав: «генерал Фриан сам не знает, что говорит; он умен только на поле битвы».

В течение 12 дней, которые я стоял лагерем в двух верстах от Витебска, мне пришлось, чтобы не умереть с голода, посылать партии людей за провиантом для моих батальонов и для главного штаба. Эти партии отправлялись за 5, за 6 верст, переправлялись даже за реку и возвращались обыкновенно с хорошей добычей; но некоторые из них попадались в руки казакам. Известно, что мародерство действует на армии развращающим образом, уничтожает дисциплину, способствует дезертирству и вызывает со стороны солдат жестокие поступки, коими они потом хвастаются; слушая их, я содрогался. Война ожесточает человеческое сердце. Новобранцы были кротки и человеколюбивы, многие же из старых солдат утратили всякое нравственное чувство.

Немецкие корпуса соблюдали обыкновенно порядок и дисциплину даже при отступлении. Голландцы менее всего переносили лишения, форсированные переходы, холода. Их нравственный дух был вскоре поколеблен. Ими были довольны в отношении храбрости и обучения офицеров; но молодые люди, в особенности, страдали сплином, падали духом при мысли о том, что их ведут далеко от родины, тосковали по своим методическим привычкам, и большинство из них не отличалось той веселостью, любовью к завоеваниям и господству, какими отличались французы, что, поддерживая в них бодрость духа, давало им возможность легче переносить лишения и сутолоку, среди которой нам приходилось жить. Маршал Даву пользовался еще по-прежнему влиянием; дела шли еще, на взгляд, достаточно хорошо для того, чтобы император не имел повода упрекать его за то, что он советовал ему начать поход в то время, когда Испания причиняла еще Франции довольно большие затруднения. Наполеон надеялся, что в Витебске к нему явится русская депутация для переговоров, но он ошибся в своих расчетах.

Император созвал совет, на котором обсуждался вопрос о том, куда идти — на Петербург или на Москву, или же остановиться, организоваться в Польше, устроить продовольственные магазины и прежде, нежели идти далее, уничтожить русскую армию, возвращавшуюся с турецкой границы. Была сделана попытка войти в сношение с казаками, которым подали надежду на образование независимого государства.[6] Ответ получился неопределенный, уклончивый, даже отрицательный. Казаки дали понять, что они не видели никакой выгоды уйти из-под русского владычества, чтобы подпасть под власть Наполеона, от которого они могли ожидать не столько свободы, сколько деспотизма.

В окрестностях Витебска население проявило революционные чувства. Помещики со всех сторон стали обращаться к витебскому губернатору, генералу Шарпантье, с просьбою прислать охрану для их защиты от крестьян, которые грабили помещичьи дома и дурно обходились с самими помещиками (я сам видел, как многие семейства переехали в Витебск, заботясь о своей безопасности). Я полагаю, что император мог бы возбудить восстание в русских губерниях, если бы он хотел дать волю народу, т. к. народ этого ожидал, но Наполеон был уже в то время не генерал Бонапарт, командовавший республиканскими войсками. Для него было слишком важно упрочить монархизм во Франции, и ему трудно проповедывать революцию в России.