Из-за парты — на войну - [34]

Как только взлетела с шипеньем красная ракета, выпущенная Савкиным, он крикнул так, чтобы слышали и те, кто находился с другой стороны:

— Бей фашистов!

— Впере-ед! — подхватил Савкин, срываясь с места.

Пригнувшись, Слава побежал, стараясь не отстать от Савкина. Он видел, что десантники бегут справа и слева, окружая высоту со всех сторон.

— Гранаты! — крикнул Слава.

— Гранаты-ы! — повторил высоким голосом Савкин.

Пулемет, замерший на некоторое время, вдруг опомнился и стал неистово строчить. Захлебываясь, стрелял он по десантникам, но они продолжали бежать с автоматами наперевес. Слава заметил, как кто-то остановился и со стоном рухнул на землю, кто-то другой замедлил бег, размахнулся и бросил гранату. Она разорвалась, не долетев до цели.

Часто оглядываясь, Савкин бежал впереди Славы, словно хотел защитить его от пуль. Вот он на бегу швырнул гранату и присел, пригнув рукой и Славу. Рвануло прямо в траншее, пересекавшей закругленную вершину. Пулемет, гнездо которого находилось в отростке траншеи, ненадолго умолк, но вскоре опять заработал, повернувшись в их сторону.

До траншеи оставалось всего несколько шагов, когда Слава увидел перед собой подрагивающую голубоватую вспышку и в то же мгновение почувствовал сильный толчок, будто он с разбегу наткнулся на препятствие. Подозревая что-то неладное, Слава стал искать глазами оторвавшегося от него Савкина, словно единственное спасение было в нем. Вдруг он почувствовал боль где-то возле сердца и понял, что ранен.

«Эх, некстати…» — подумал Слава, еще не определив, куда же он ранен. Он хотел поднести руку к левой стороне груди, но не смог: правая рука не слушалась. Ноги не двигались. Раньше так у него случалось во сне: нужно бежать, а ноги как свинцовые…

«Где Савкин? Ему теперь вместо меня…» Беспокойство охватило его, и он опять попробовал поднять руку. Теперь болело правое плечо, болело страшной разламывающей болью, а рука совсем не двигалась. Ему даже показалось: что-то было лишнее и очень тяжелое там, где правая рука. Слава наконец взглянул туда и увидел совершенно ясно, что руки вообще нет… Там, где кончался локоть, свисал узкий лоскут оборванного рукава, и на нем болталось что-то тяжелое…

Ноги стали мягкими, ватными, голова закружилась. Теперь уже болело везде, болело все тело, и особенно плечо и рука. Наступившая слабость мешала сделать шаг, и он стоял, покачиваясь и медленно оседая на землю. В голове еще вертелась беспокойная мысль: «Где Савкин? Ему теперь…»

Как сквозь сон, Слава услышал чей-то голос:

— Бей их, гадов!..

Опустившись на колени, он здоровой рукой оперся о землю, усилием воли заставляя себя удержаться и не упасть. «Савкин… Что там… Встать, встать…» Но не было сил не только встать самому, но даже приподнять голову.

Слабость одолевала его, впереди все покачивалось, и на миг ему показалось, что он еще на катере, который плывет через пролив и никак не может доплыть до берега…

Выстрелов больше не было слышно, и он все силился разглядеть, что делается в траншее, где, видимо, шел рукопашный бой. Глаза застлало пеленой, и, уже ничего не различая, не чувствуя, Слава повалился на землю лицом вперед.

Он лежал на сырой от утренней росы траве и не слышал, как закричали победное «ура» десантники, выбившие немцев из траншеи, как подбежавший к нему Савкин, разрывая индивидуальный пакет, чтобы сделать перевязку, дрожащим голосом твердил одно и то же:

— Товарищ старший лейтенант! Все в норме… Товарищ старший лейтенант, все в норме…

Первое, что увидел Слава, когда открыл глаза, было женское лицо, окутанное туманом. Черты лица расплывались, вокруг него что-то белело. Лицо медленно плыло в воздухе, как легкое облако. Оно показалось Славе знакомым.

— Мурка…

Голос его был слабым, еле слышным, но девушка услышала.

— Очнулся, миленький? Не Мурка я, а Надя. Надя!

Она тронула его за плечо, натянула повыше одеяло.

Теперь Слава и сам видел, что это не Мурка. Мурка осталась там, дома, в Киеве. С сыном. Нет, не в Киеве… Они уехали оттуда на Урал. А это — Надя…

На девушке был белый халат и белая косынка. Под косынкой темные, гладко зачесанные волосы и черные, пушистые, как у Мурки, брови.

— Что, больно? Потерпи, потерпи. Пройдет.

Она говорила и одновременно что-то делала на тумбочке рядом с койкой, вероятно, готовила лекарство.

Слава скользнул взглядом по брезентовому потолку, брезентовой стенке: палатка… Медсанбат. Вспомнил горящий катер, голубоватое дрожащее пламя из пулемета. А рука?..

Он скосил глаза на забинтованную руку: она была неправдоподобно короткой… Двинул этой короткой рукой и сразу застонал. На лбу появилась испарина.

— Лежи спокойно! — приказала сестра. — Не шевели рукой!

Слава молча смотрел на нее, ожидая, что еще скажет она.

— Была операция. Зашили, сделали все, что надо. Теперь все будет хорошо, — сказала она ровным, успокаивающим голосом.

Закрыв глаза, Слава слушал. Не было сил ни говорить, ни думать.

— Тебя отправят в тыл, — слышалось ему, как сквозь сон. — Катером через пролив. Обещали вечером.

Катером… Значит, он еще в Крыму. На захваченном плацдарме.

— Я сделаю тебе укол. Спи, набирайся сил. Все хорошо.