Из яйца - [14]

И это именно ритуал, поскольку происходит незначительное такое, но превращение. Некая метаморфоза, — поскольку светлеют не только щеки, но и его лицо, и глаза.

Виктор оборачивается.

— Выспался? — спрашивает Алексей, заходя.

— Знаешь, Алешка, — меня убили…

Напряжение, от ожидания Алексея и ожидания первых слов, слетают с Виктора, он делает несколько шагов навстречу Алексею, забывая об окне.

— Я рад…

— Ты рад?! — нарочито изумляется Виктор… В его тоне ерничество и внутренний сарказм.

— Я рад, что ты остался жив…

— Я бываю рад только тогда, когда доказываю кому-то, что выше, сильнее и дальше… Сейчас я не рад, сейчас я скорблю. По себе… Из-за мелочи, из-за того, что пуля вошла вот здесь… — Виктор поворачивается к Алексею спиной и силится показать то место между лопатками, куда ему попала стрела арбалета с резиновой присоской. — И вышла вот здесь, — он поворачивается к Алексею, ищет на груди след пули, и не находит. — Или застряла внутри… Неважно… Главное, меня больше нет.

— Но ты есть.

— Меня нет… Я показывал тебе волосы, которые состригли у меня в парикмахерской? Я посмотрел, когда вставал, на пол, они валялись, — все, что осталось от меня, понимаешь… По ним ходили… Ведь они только что были мной!.. Меня топтали так безжалостно… Я не кажусь тебе сумасшедшим?

— Нет…

— Тебе любые придурки покажутся нормальными, я знаю… И ценю… Только тебе могу рассказать, только тебе. Так много дерьма на свете, — все — дерьмо. Только ты, Алешка, человек. Потому что, в тебе нет ненависти. Ты, если и захочешь, не сможешь ненавидеть. Меня… Своего закадычного дружка. Погибшего только что в перестрелке.

— Что-то случилось… Я чувствую, это как прикосновение…

— Объясняю же тебе, бестолковенький. Меня нет… Меня больше нет на этом свете… Знаешь что, умирая, я хочу передать тебе? Самую большую свою тайну? Которая открылась в последний момент… Жизни… Я, умирая, говорю тебе: ничего не имеет смысла… Но самое паскудное: нет смысла во мне самом… И в тебе, — Алешка.

Пока Виктор говорит все это, Алексей начинает то ли погружаться в себя, то ли, наоборот, слишком внимательно слушать Виктора и слишком принимать его слова близко к сердцу… Его взгляд становится слишком пристальным, на лице отражается мучительная работа ума и чувства, пытающихся решить неразрешимое для него.

Какие-то рвотные движения происходят у Алексея в животе, что-то подступает к его горлу, но он увлеченный другим, не замечает этого. Он смотрит на Виктора и не видит его.

— Жизнь — дерьмо… — говорит Виктор с видимым облегчением, и сразу как-то веселеет. Он легко и весело смеется, подходит к приготовленному столу, срезает пробку у шампанского и наливает полные фужеры, срывает обертку с золотистой конфетки. — Давай, Алешка, выпьем за упокой моей души. Потому что жизнь — дерьмо… Я только что трахнул твою Зойку. Она подмахивала от удовольствия до самого потолка. Пускала слюни… Я рычал в экстазе, покрывая ее… Мы были отличной парой… У нас была отличная случка. Так что, давай выпьем, за то, что жизнь — дерьмо.

Он пьет, не дожидаясь Алексея. Шампанское стекает у него по подбородку, он — пьет. Выпив, хватает бутылку и начинает пить прямо из горлышка.

Алексей в это время, не замечая странных конвульсий, подступающих к горлу, подходит к окну и широко распахивает шторы /никогда раньше он не делал этого, он всегда побаивался того, что спрятано за шторами/… Предвечернее небо — пасмурно. Тучи полностью закрывают небо.

— Ничего не видно… — вроде бы вслух, но и Виктору, и самому себе, говорит он. — Никаких звезд… Я никогда не вижу из окна звезд, даже когда ясно… Так, какие-то огоньки на небе, сродни уличным фонарям… Только фонари — ярче… Над городом всегда туман… Смог… Сколько помню себя, всегда — туман… Говорят, ничего нет притягательнее звездного неба. Я — читал… Я никогда не видел его. Ни разу.

— Ты выпей, — советует Виктор. — Когда много выпьешь, эти твои звезды появляются без всякого неба, алмазы сыпятся сами собой, и не знаешь, откуда.

— Смог… Туман… Облака… Ничего не видно… Я ничего не могу разглядеть там… Только в зеркале вижу себя. Никогда не узнаю… Я не могу понять: кто передо мной. Но знаю — кто-то не я.

— Слушай, Алешка, — хлопает его по плечу Виктор, — забавно, но и со мной сегодня было то же самое… Какая-то гнусь на меня уставилась, мурло какое-то, так бы ему морду на бок и свернул… Уродила же природа черт знает кого… Но знаешь, потом признал все-таки себя… И даже ничего такого мужичка, потом понравился ваще…

— Но есть же путь, к себе… — конвульсии становятся меньше, когда подходит очередная, сродни рвотному позыву Алексей делает паузу, но по-прежнему не замечает их. — И к тебе… Я иногда вижу его… или мне только кажется это… Когда не существует звезд, но столько о них слышал, чувствуешь, что тебя обокрали. Что-то вытащили из тебя, что могло быть только твоим. И ни чьим больше.

— Что ты зациклился на своих звездах… У меня здесь припрятана еще одна бутылочка, запасная. Давай нажремся. За упокой.

— Весь мир тогда сходится на вас. Моих любимых… На тебе, на Матери, на Зое, на Старухе, на детях… Хотя они боятся меня.