Из воспоминаний старого эриванца. 1832-1839 гг. - [55]

К борьбе с морской стихией неожиданно добавилась угроза со стороны обрывистого берега, откуда появился враг. Пришлось строиться в боевые порядки и отражать нападение горцев. Спасательная операция проходила теперь под непрестанным обстрелом со стороны гор. И когда отряды завершив операцию начали отходить вдоль того же берега в лагерь, горцы продолжали наседать на казавшуюся лёгкой добычу. Но, неся на себе раненых, и постоянно отбиваясь от врага, отряды смогли добраться до лагеря. «В лагере нас встретили, как воскресших. И, правда, нужно почесть за чудо, как мы не погибли все до единого» напишет в воспоминаниях Рукевич[9].

«За отличие, оказанное в деле при спасении экипажей военных и купеческих судов на Черном море с 30 по 31 мая 1838 года награжден Знаком отличия Военного ордена под № 72226» записано в реестре о прохождении службы А. Ф. Рукевича[10].

А в мемуарах он напишет: «Кому горе, кому радость: за это дело я был награжден именным, т. е. по особому представлению, солдатским Георгиевским крестом, – моя первая боевая награда, которою я имел право до некоторой степени гордиться… Кроме того, наряду с другими я получил еще: «рубль ассигнациями, чарку вина и фунт рыбы»…[11].

Во многих ещё переделках вместе с полком пришлось поучаствовать рядовому Рукевичу во время крепостных работ на Александрийском укреплении. Из той экспедиции по занятию форпоста на берегу Чёрного моря из Эриванского полка вернулись невредимыми только 400 солдат «остальные две тысячи были рассеяны по Сухумскому, Бомборскому и Гагринскому госпиталям, но много также лежало и в сырой земле…»[12]. Первый боевой поход стал поворотным событием в службе Аполлинария. «Беззаветная храбрость и полная готовность жертвовать собой для славы русского оружия пробили ему, наконец, дорогу к дальнейшим отличиям и дали возможность загладить ошибку молодости»[13].

Уже в 1839 году Аполлинарий был произведён в первый офицерский чин: «за отличие против горцев произведен в прапорщики»[14], в 1842 году получил звание подпоручика, в 1849 – поручика, в том же 1849 – штабс-капитана, в 1851 – капитана, в 1853 году– майора. Все свои очередные звания Аполлинарий получал за боевые отличия по службе, но над ним всё время тяготел его штраф, вынесенный военно-полевым судом в 1831 году. Окончательно этот штраф был снят только после Кюрюк-Даринского сражения произошедшего 24 июля 1854 года во время Крымской войны.

В том сражении русской армии против троекратно превосходящего противника Рукевич был тяжело ранен в голову, и его в числе других убитых, казалось бездыханного, хотели похоронить, но случай опять помог Аполлинарию избежать худшего. Вот как это описано в мемуарах. «На главном перевязочном пункте, при спешной работе, я был докторами сочтен убитым и меня перенесли далеко в сторону, где уже рыли братскую могилу. Ия бы, конечно, попал туда, не случись в числе санитаров нашего эриванца, который захотел, по христианскому обычаю, проститься со мной и наклонился дать свой последний напутственный поцелуй, но в это время услышал мой стон… Участливый солдатик бросился к нашему полковому доктору Гурко и, запыхавшись, доложил: «Жив еще человек!.. Стонет!..». Доктор недоверчиво отнесся к словам солдата, но все-таки пошел через все поле, внимательно осмотрел мою рану, смыл губкой кровь, вынул пинцетом некоторые осколки костей и, перевязав за отсутствием под рукою бинтов собственным носовым платком, велел перенести меня в палатку к «живым…». Сам Гурко мне потом рассказывал об этом, причем сознавался, что не верил в мое исцеление, сделал это, чтобы «потом совесть не мучила»…»[15].

Через год после этого сражения главнокомандующему отдельным Кавказским корпусом Николаю Николаевичу Муравьёву (Карскому) военным министром России Долгоруковым Василием Андреевичем было направлено отношение, в котором было уведомление о снятии всех давних притязаний к Аполлинарию Рукевичу. «За отличие в сражении с Турками 24 Июля 1854 года близ селения Кюрюк-Дара штраф этот (за участие в Польском восстании. В.К.) Высочайше повелено не считать препятствием к преимуществам по службе»[16].

После лечения в Александропольском военном госпитале А. Рукевич, «ещё страдая от раны» в сентябре 1854 года вновь вернулся на русско-турецкий фронт в свой полк и был «по распоряжению Начальства командирован в Гурийский отряд для участвования в военных действиях с назначением Дежурным Штаб офицером Гурийского отряда»[17]. Служба в этом отряде была особенно тяжёлой в виду подавляющего превосходства турецких сил, с которыми приходилось сражаться почти непрерывно. В отряде Рукевич прослужил до последнего дня кавказской кампании Крымской войны. «И ни разу он не отступил пред опасностью, но всегда первый подавал пример редкого самоотвержения и рыцарской храбрости, с которыми только и можно было давать отпор превосходным силам неприятеля»[18].

С окончанием войны с турками Рукевич продолжил службу уже в чине подполковника, став командиром одного из батальонов Эриванского пехотного полка. В его подчинении находились более двухсот пехотинцев и младших офицерских чинов. Со своими солдатами Рукевич участвовал во многих боевых экспедициях по подчинению Российской Империи Восточного Кавказа. Сам прослужив рядовым семь лет, Аполлинарий хорошо знал все тяготы солдатской службы, кроме того он всегда помнил те чувства, которые испытал, впервые попав шестнадцатилетним юношей в солдатскую среду. «С первого же дня никто из солдат не дал мне почувствовать тяжкого одиночества, а все будто согласились не только не корить меня в чем-нибудь или злорадствовать, а, напротив, признали меня своим сослуживцем, равноправным членом своей среды. Я понял эту деликатность и оценил ее с благодарным чувством»