Из ворон в страусы и обратно - [3]

Увы, мечтам суждено было оставаться мечтами, образы и силуэты заселяли виртуальные миры.

Бездарной же, совершенно неспособной к шитью Тоньке ничего не стоило приладить левый рукав к правой пройме, а правый – к левой.

– До выпускного еще две недели, – через паузу отозвалась Нилка, – сошью, куда от тебя деваться.

– А когда?

– После тестирования.

– Успеешь?

– Да что там успевать? Час на кройку, час на сметку и примерку. Прострочить и оверложить – еще два часа.

Это было за гранью Тонькиного понимания.

– Ладно. Да, слушай! Я такая иду из магазина домой, а навстречу Веня такой выплывает – у твоих был.

Вениамин Скрипников считался Нилкиным парнем. Ему было семнадцать, и он собирался в армию – учеба вызывала у Вени непреодолимое отвращение.

В поселке не осталось подъезда, где Веня не тискал бы Нилку.

– Ты меня не любишь, – канючил незадачливый любовник. Возбуждение разрывало пах, виски ломило, губы горели огнем.

Не знающая родительской ласки, нимфетка таяла в неопытных руках кавалера, но стоило ему проявить настойчивость, трусливо отыгрывала назад.

Ссоры возникали перманентно, Веня грозил найти другую, но от угроз к делу не переходил. Так они и существовали.

– Так что жди, – промурлыкала Тонька.

– Черт. Скорей бы его забрили, – вырвалось у Нилы.

– Добрая девочка, – съязвила подружка, и они простились.

Русичка с математичкой по неведомой причине взяли отгул по основному месту службы и из демонов превратились в престарелых ангелов-хранителей. Эти престарелые ангелы-хранители оказались беззубыми, немыми, слепыми и глухими, и Нилка внаглую скатала ответы и нужные баллы наскребла.

В исторический день, 25 июня, отправила в техникум копии документов и две фотографии три на четыре, на которых проявилась, вопреки мрачным бабушкиным прогнозам.

Пропуск в рай был практически в кармане, несмотря на это (а может, благодаря этому), Нила со всей страстью взялась за шитье выпускных – одинаковых! – платьев Тоньке и себе.

Выпускной отгремел, оставив после себя головную боль, засосы на шее и кучу любительских фото, и время, как водится, замедлило движение.

В ожидании ответа из техникума Нила днем отбывала трудовую повинность – корячилась на огороде, а вечерами обжималась с Веней на скамейке перед домом.

Чувствуя надвигающуюся разлуку, Веня домогался с особой настойчивостью, но Катерина Мироновна стояла на страже внучкиной нравственности.

– Нилка! Опять этот малолетний кобель под забором дрочит? – не стеснялась в выражениях баба Катя. – Женилка выросла в ущерб мозгам. Чтоб духу его не было в моем доме и в окрестностях, а не то я ухватом по спиняке пройдусь, мало не покажется. И тебя вожжами перетяну. Ишь, распарились оба, за версту несет срамом.

Вожжи в хозяйстве перевелись вместе с дедом Иваном, мужем бабы Кати, и конем Ивашкой – лет пятнадцать назад, но красная, как вареный рак, Нилка одернула юбчонку, мышью проскочила в спальню и закусила кулаки от обиды.

Ничего-ничего. Скоро-скоро.

То ли безлунная ночь Гекаты, то ли возбуждение – что-то повлияло на мозговую деятельность Вени. Он вдруг завопил под забором, как потерпевший:

– Баба Катя, я жениться хочу на Нилке!

Это было что-то новенькое.

Нилка хмыкнула и схватилась за щеки. А что, если на самом деле выйти замуж за Веню? Вот прикол будет!

– Иди-иди, жених, – баба Катя для убедительности потрясла ухватом, – много вас таких ходит.

Выйти замуж за Веню, продолжала соображать Нилка, значит проститься с мечтой, а как жить без мечты? Как мать? Совсем не прикольно.

Странное дело: мать с отцом все-таки было жаль.

Бабушка слышать не хотела о сыне и невестке, запретила внучке упоминать их имена и не позволяла носить родителям продукты.

Нарушая запрет, Нилка по-тихому подкапывала молодую картошку, дергала редис, зелень и на велосипеде отвозила предкам.

– Давай, давай, – кипятилась Катерина Мироновна, обнаружив подрытый картофельный куст, – поставляй им закуску к столу. Быстрее сдохнут.

Нилка пугалась перспективы и отмалчивалась.

Перспектива вырисовывалась мрачнее некуда, траурная перспектива – тут бабушка была права.

Высохшая, как мумия, мать проявила смекалку: бутылки теперь ставили рядом с кроватью и пили лежа, как патриции. На кровати патрициев и накрывало.

Случись что, думала Нилка, никто не хватится. Ведь ее, Нилы, не будет, а бабушка не переступит порог дома «этого выродка, этой собаки, прости, Господи».

Правду сказать, мысли эти не задерживались в Нилкиной головушке. Воздух свободы уже щекотал ей ноздри.

Совершенно неожиданно идея с женитьбой понравилась Вене.

На следующий день он приволокся к Нилке с букетом ромашек, вырванных прямо с корнем, и брякнул:

– Нилка, выходи за меня.

Причепуренный, с ромашками в кулаке, Веня выглядел слоненком с открытки.

Нилка моргнула:

– Вень, мы ж несовершеннолетние.

– Так и что? Вон Саньку со Светкой расписали же.

– Так ведь по залету.

– А нам кто мешает?

– Венечка, ты забыл? Я поступать собралась.

– На фига? Чем тебе здесь плохо?

– Здесь работы нет.

– Как это нет? Люди же работают. Вон объявление в газете: набирают учеников парикмахеров.

– Там платить нужно.

– А в техникуме не нужно?

– А в техникуме я буду стипендию получать.