Из военных стихов - [3]

Подарок старушки «жолнежу-спасителю»

В ту пору смешным показался и странным:

Цветной образок Иоанна Крестителя,

В бою чтоб от смерти хранил и от раны.

Не стал просветителем женщины старой,

И молча, не веря лубочному вздору,

В планшет положил я ненужный подарок.

Другому я богу молился в ту пору.

Устав от убийства, мечтая о мире,

Средь пуль улюлюканья, минного свиста

В тот час на планшет своего командира,

Слегка улыбаясь, смотрели танкисты.

И снова бои. И случайно я выжил.

Одни лишь увечья — ожоги и раны.

И был возвеличен. И ростом стал ниже.

Увы, не помог образок Иоанна.

Давно никаких мне кумиров не надо.

О них даже память на ниточках тонких.

Давно понимаю, что я — житель ада.

И вдруг захотелось увидеть иконку.

Потёртый планшет, сослуживец мой старый,

Ты снова раскрыт, как раскрытая рана.

Я всё обыскал, всё напрасно обшарил.

Но нету иконки. Но нет Иоанна.

Ноябрь 1956 г.

Разговор с моей старой фотографией

Смотришь надменно? Ладно, я выпил.

Мне сладостно головокружение.

Швырнул к чертям победителя вымпел,

Поняв, что сижу в окружении.

Выпил и сбросил обиды тонны.

И легче идти. И не думать — к цели ли.

Эмблемы танков на лейтенантских погонах

Дула мне в душу нацелили.

Думаешь, что ты честнее и смелей,

Если ордена на офицерском кителе?

А знаешь, что значит боль костылей,

Тем более — «врачи-отравители»?

А что ты знаешь о подлецах,

О новом фашистском воинстве,

Которое, прости, не с того конца

Судит о людских достоинствах?

Верный наивный вояка, вольно!

Другие мы. Истина ближе нам.

Прости меня, мальчик, очень больно

Быть без причины обиженным.

Но стыдно признаться: осталось что-то

У меня, у прожжённого, тёртого,

От тебя, лейтенанта, от того, что на фото

Осени сорок четвёртого.

1962 г.

«Я весь набальзамирован войною…»

Я весь набальзамирован войною.

Насквозь пропитан.

Прочно.

Навсегда.

Рубцы и память ночью нудно ноют,

А днём кружу по собственным следам.

И в кабинет начальства — как в атаку

Тревожною ракетой на заре.

И потому так мало мягких знаков

В моём полувоенном словаре.

Всегда придавлен тяжестью двойною:

То, что сейчас,

И прошлая беда.

Я весь набальзамирован войною.

Насквозь пропитан.

Прочно.

Навсегда.

1963 г.

Фронтовые дороги

Грунтовые, булыжные — любые,

Примявшие леса и зеленя,

Дороги серо-голубые,

Вы в прошлое уводите меня.

Вы красными прочерчены в планшетах —

Тем самым цветом — крови и огня.

Дороги наших судеб недопетых,

Вы в прошлое уводите меня.

В пыли и дыме, злобою гонимы,

Рвались дороги в Кенигсберг и в Прагу.

Дороги были серо-голубыми,

Как ленточки медали «За отвагу».

1970 г.

«Я изучал неровности Земли…»

Я изучал неровности Земли —

Горизонтали на километровке.

Придавленный огнём артподготовки,

Я носом их пропахивал в пыли.

Я пулемёт на гору поднимал.

Её и налегке не одолеешь.

Последний шаг. И всё. И околеешь.

А всё-таки мы взяли перевал.

Неровности Земли.

В который раз

Они во мне как предостереженье,

Как инструмент сверхтонкого слежения,

Чтоб не сползать до уровня пролаз.

И потому, что трудно так пройти,

Когда «ежи» и надолбы преграды,

Сводящие с пути, куда не надо,

Я лишь прямые признаю пути.

1970 г.

Долгое молчание

Стихи на фронте. В огненной реке

Не я писал их — мной они писались.

Выстреливалась запись в дневнике

Про грязь и кровь, про боль и про усталость.

Нет, дневников не вёл я на войне.

Не до писаний на войне солдату.

Но кто-то сочинял стихи во мне

Про каждый бой, про каждую утрату.

И в мирной жизни только боль могла

Во мне всё том же стать стихов истоком.

Чего же больше?

Тягостная мгла.

И сатана во времени жестоком.

Но подлый страх, российский старожил,

Преступной властью мне привитый с детства,

И цензор неусыпно сторожил

В моём мозгу с осколком по соседству.

В кромешной тьме, в теченье лет лихих

Я прозябал в молчании убогом.

И перестали приходить стихи.

Утрачено подаренное Богом.

1996 г.

«В кровавой бухгалтерии войны…»

В кровавой бухгалтерии войны,

Пытаясь посчитать убитых мною,

Я часть делил на тех, кто не вольны

Со мною в танке жить моей войною.

На повара, связистов, старшину,

Ремонтников, тавотом просмолённых,

На тех, кто разделял со мной войну,

Кто был не дальше тыла батальона.

А те, что дальше? Можно ли считать,

Что их война собой, как нас, достала?

Без них нельзя, конечно воевать,

Нельзя, как без Сибири и Урала.

Бесспорно, их задел девятый вал.

Бесспорно, жертвы и в тылу бывали.

Но только я солдатами считал

Лишь только тех, кто лично убивали.

Об этом в спорах был среди задир,

Противоречье разглядев едва ли:

Водитель, и башнёр, и командир,

Мы тоже ведь из танка не стреляли.

Я знаю, аргументы не полны

Не только для дискуссии — для тоста.

В кровавой бухгалтерии войны

Мне разобраться и сейчас непросто.

Январь 2002 г.

Медаль «60-летие Победы»

Обрастаю медалями.

Их куют к юбилеям.

За бои недодали мне.

Обделили еврея.

А сейчас удостоенный.

И вопрос ведь не важен,

Кто в тылу, кто был воином,

Кто был трус, кто отважен.

Подвиг вроде оплаченный.

Почему же слезливость?

То ль о юности плачу я,

То ли, где справедливость?

Март 2005 г.

9 мая 2005 года

Солнце пьёт с орденов боевых

Безрассудной отваги выжимки.

Чудо!

Мы ещё среди живых,

Старики, что нечаянно выжили.

Как тогда, в сорок пятом, поллитре рад,

Хоть на сердце моём окалина.

Делал всё для кончины Гитлера,

А помог возвеличить Сталина.