Из военных стихов - [2]

Когда взлетит ракета, смерти сваха,

Не видеть даже в мыслях пред собой

Из этой дырки хлещущего страха.

Ноябрь 1944 г.

Туман

А нам идти в атаку.

Противна водка.

Шутка не остра.

Бездомную озябшую собаку

Мы кормим у потухшего костра.

Мы нежность отдаём с неслышным стоном.

Мы не успели нежностью согреть

Ни наших продолжений не рождённых,

Ни ту, что нынче может овдоветь

Мы не успели.

День встаёт над рощей.

Атаки ждут машины меж берёз.

На чёрных ветках,

Оголённых,

Тощих

Холодные цепочки крупных слёз.

Ноябрь 1944 г.

Затишье

Орудия посеребрило инеем.

Под гусеницей золотой ковёр.

Дрожит лесов каёмка бледно-синяя

Вокруг чужих испуганных озёр.

Преступная поверженная Пруссия.

И вдруг покой.

Вокруг такой покой.

Верба косички распустила русые

Совсем как дома над моей рекой.

Но я не верю тишине обманчивой,

Которой взвод сегодня оглушён.

Скорей снаряды загружать заканчивай!

Ещё покой в паёк наш не включён.

Ноябрь 1944 г.

Мадонна Боттичелли

В имении, оставленном врагами,

Среди картин, среди старинных рам

С холста в тяжёлой золочёной раме

Мадонна тихо улыбалась нам.

Я перед нею снял свой шлем ребристый.

Молитвенно прижал его к груди.

Боями озверённые танкисты

Забыли вдруг, что ждёт их впереди.

Лишь о тепле, о нежном женском теле,

О мире каждый в этот миг мечтал.

Для этого, наверно, Боттичелли

Мадонну доброликую создал.

Для этого молчанья. Для восторга

Мужчин, забывших, что такое дом.

Яснее батальонного парторга

Мадонна рассказала нам о том,

Что милостью покажется раненье,

Что снова нам нырять в огонь атак,

Чтобы младенцам принести спасенье,

Чтоб улыбались женщины вот так.

От глаз Мадонны тёплых и лучисты

С трудом огромным отрывая взор,

Я вновь надел свой танкошлем ребристый,

Промасленный свой рыцарский убор.

Ноябрь 1944 г.

«Когда из танка, смерть перехитрив…»

Когда из танка, смерть перехитрив,

Ты выскочишь чумной за миг до взрыва,

Ну, всё, — решишь, — отныне буду жив

В пехоте, в безопасности счастливой.

И лишь когда опомнишься вполне,

Тебя коснется истина простая:

Пехоте тоже плохо на войне.

Пехоту тоже убивают.

Ноябрь 1944 г.

«Мой товарищ, в смертельной агонии…»

Мой товарищ, в смертельной агонии

Не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, ты просто убит.

Дай на память сниму с тебя валенки.

Нам ещё наступать предстоит.

Декабрь 1944 г.

«Осколками исхлёстаны осины…»

Осколками исхлёстаны осины.

Снарядами растерзаны снега.

А всё-таки в январской яркой сини

Покрыты позолотой облака.

А всё-таки не баталист, а лирик

В моей душе, и в сердце, и в мозгу.

Я даже в тесном Т-34

Не восторгаться жизнью не могу.

Так хорошо в день ясный и погожий,

Так много тёплой ласки у меня,

Что бархатистой юной женской кожей

Мне кажется шершавая броня.

Чтобы царила доброта на свете,

Чтоб нежности в душе не убывать,

Я еду в бой, запрятав чувства эти,

Безжалостно сжигать и убивать.

И меркнет день.

И нет небесной сини.

И неизвестность в логове врага.

Осколками исхлёстаны осины.

Снарядами растерзаны снега.

Январь 1945 г.

Ущербная совесть

Шесть «юнкерсов» бомбили эшелон

Хозяйственно, спокойно, деловито.

Рожала женщина, глуша старухи стон,

Желавшей вместо внука быть убитой.

Шесть «юнкерсов»… Я к памяти взывал,

Когда мой танк, зверея, проутюжил

Колонну беженцев — костей и мяса вал,

И таял снег в крови дымящих лужах.

Шесть «юнкерсов»?

Мне есть что вспоминать!

Так почему же совесть шевелится

И ноет, и мешает спать,

И не даёт возмездьем насладиться?

Январь 1945 г.

Товарищам «фронтовым» поэтам [1]

Я не писал фронтовые стихи

В тихом армейском штабе.

Кровь и безумство военных стихий,

Танки на снежных ухабах

Ритм диктовали.

Врывались в стихи

Рваных шрапнелей медузы.

Смерть караулила встречи мои

С малоприветливой Музой.

Слышал я строф ненаписанных высь,

Танком утюжа траншею.

Вы же — в обозе толпою плелись

И подшибали трофеи.

Мой гонорар — только слава в полку

И благодарность солдата.

Вам же платил за любую строку

Щедрый главбух Литиздата

Медаль «За отвагу»

Забыл я патетику выспренних слов.

О старой моей гимнастёрке.

Но слышать приглушенный звон орденов

До слёз мне обидно и горько.

Атаки и марши припомнились вновь.

И снова я в танковой роте.

Эмаль орденов — наша щедрая кровь,

Из наших сердец позолота.

Но если обычная выслуга лет

Достойна военной награды,

Низведена ценность награды на нет,

А подвиг — кому это надо?

Ведь граней сверканье и бликов игра

Вы напрочь забытая сага.

Лишь светится скромно кружок серебра

И надпись на нём — «За отвагу».

Приятно мне знать, хоть чрезмерно не горд:

Лишь этой награды единой

Ещё не получит спортсмен за рекорд

И даже генсек — к именинам.

1954 г.

Безбожник

Костёл ощетинился готикой грозной

И тычется тщетно в кровавые тучи.

За тучами там — довоенные звёзды

И может быть где-то Господь всемогущий.

Как страшно костёлу! Как больно и страшно!

О, где же ты, Господи, в огненном своде.

Безбожные звёзды на танковых башнях

Случайно на помощь костёлу приходят.

Как чёрт прокопчённый я вылез из танка,

Ещё очумелый у смерти в объятьях.

Дымились и тлели часовни останки.

Валялось разбитое миной распятье.

На улице насмерть испуганной, узкой

Старушка меня обняла, католичка,

И польского помесь с литовским и русским

Звучала для нас, для солдат, непривычно.