Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - [9]

Къ концу нашей Московской жизни мама успокоилась, замѣтно поздоровѣла, посѣщала концерты, оперы, сама играла на взятомъ на прокатъ піанино и все дѣлала, чтобы мнѣ помогать въ моемъ дальнѣйшемъ музыкальномъ образованіи. Чаще всего видѣлась она съ семьями кн. Гагариныхъ, Свербеевыхъ, Столпаковыхъ, Загряжскихъ, Кашперовыхъ и и др. Для нея Москва, главнымъ образомъ, была дорога постолько, посколько ей можно было пользоваться прекрасной въ то время музыкальной обстановкой — процвѣтали симфоническіе и филармоническіе концерты, Императорская и частная оперы съ лучшими міровыми силами: Зембрихъ, Ванзандтъ, Котоньи, Мазини и др.

Въ 1893 году мы покинули Москву и я принялся за земскую работу въ своемъ родномъ Ставропольскомъ уѣздѣ Самарской губерніи. Мама переѣхала къ отцу въ с. Головкино, гдѣ жизнь оказалась лишенной всего того духовно-культурнаго комфорта, который мать находила въ Бѣлокаменной. Здоровье матери, благодаря руководству Нестерова, значительно поправилось; тѣмъ не менѣе, она продолжала соблюдать долгое время предписанный ей режимъ во избѣжаніе повторенія осложненій съ печенью.

Годы проходили... Выѣзжала мама иногда гостить къ брату Димитрію въ Буинскъ, а въ Головкинѣ занималась садомъ, коровами, вела домашнее хозяйство и часто присаживалась за свой любимый Блютнеръ, отдаваясь Московскимъ воспоминаніямъ и проигрывая бывало однимъ вечеромъ ту или другую оперу съ начала до конца.

Вспоминая въ это время обычную жизненную обстановку матери, невольно представляешь себѣ ее съ кружевной наколкой на красивой еще головѣ, въ бѣломъ широкомъ пе-нюаоѣ, распоряжающейся въ саду среди всяческихъ плантацій клубничныхъ, малиновыхъ, огородныхъ и пр. со своими обычными сотрудниками-садовниками — ранѣе Павломъ Степановичемъ, а затѣмъ Андреемъ, и окруженной ея славными мопсиками, которыхъ такъ любилъ въ минуты отдыха дразнить вернувшійся съ своихъ полей отецъ.

Затѣмъ мама садилась за ручную работу (обычно кружево на коклюшкахъ) подъ большимъ навѣсомъ съ пологомъ изъ марли въ огражденіе отъ мошекъ и комаровъ. Рядомъ присаживалась очередная мамина ученица — чтица.

Наступилъ тяжелый для насъ 1897-й годъ, когда смертельный недугъ старшаго брата Димитрія и жизненная драма другого брата — Николая отразились роковымъ образомъ на здоровьѣ моихъ родителей — отца разбилъ параличъ, а мать почти съ ума сходила. Жизнь была нарушена въ корнѣ: приходилось дѣлать невѣроятныя усилія, чтобъ спасти уцѣлѣвшія крохи ихъ здоровья, и въ этомъ отношеніи Господь ниспослалъ въ нашу разбитую семью воистину ангела-утѣшителя въ лицѣ моей невѣсты, а съ 4-го февраля 1898 года, жены моей — Анны Константиновны, урожденной Ушковой. И сама она, и семья ея такъ тепло и участливо отнеслись къ нашему горю, что только благодаря имъ всѣмъ, я самъ уцѣлѣлъ и смогъ посильно лѣчить и утѣшать Своихъ стариковъ.

Пребываніе отца въ Московской клиникѣ зимой 1897 — 1898 г. г., свадьба моя въ февралѣ 1898 года въ Петербургѣ — все это вынудило и мою мать проживать эту зиму въ столицахъ, гдѣ для возстановленія ея разстроеннаго нервнаго состоянія было мною сдѣлано все возможное.

Весной 1898 года я перевезъ моихъ родителей опять въ Головкино — отца въ состояніи еще не вполнѣ оправившагося послѣ удара, а мать значительно успокоенную. Она цѣликомъ отдалась заботамъ и уходу за больнымъ отцомъ до самой его смерти, послѣ которой она на зиму переѣхала въ Казань къ своей belle fille Ольгѣ, вдовѣ умершаго брата Димитрія, а затѣмъ съ 1907 года мама переѣзжала со всей моей семьей на зиму въ Самару въ нашъ новый особнякъ на Дворянской.

Перенесенное горе и годы взяли свое: мама замѣтно состарилась, стала ограничиваться обществомъ близкихъ родныхъ и немногочисленныхъ особо симпатичныхъ ей людей. Въ ея самарской комнатѣ стоялъ тоже рояль, но къ нему старушка подходила асе рѣже и рѣже. Ей, видимо, были пріятны мои успѣхи и популярность, изъ года въ годъ возраставшіе — материнскому сердцу это не могло быть безразлично. Въ Самарѣ ее полюбили и, видимо, вся жизненная обстановка въ этомъ городѣ складывалась для нея благопріятно. Отношеніе къ мамѣ всѣхъ моихъ семейныхъ, н въ частности жены моей Анны, было исключительно теплое и предусмотрительное.

Начиная съ 1912 года у матери въ организмѣ найденъ былъ врачами сахаръ. Приходилось дѣлать ей въ Общинѣ Самарскаго Краснаго Креста операціи вырѣзыванія нарывовъ (карбункуловъ), стала проявляться прогрессирующая слабость. Леченіемъ ея завѣдывалъ докторъ Голишевскій.

Мало-по-малу, стали мы съ женой подумывать о переѣздѣ семьи въ Петербургъ въ силу создавшихся условій моей службы и ради воспитанія дѣтей. Въ виду этого въ 1914 году мною былъ купленъ у А. Л. фонъ Дервизъ превосходный особнякъ на Англійской набережной.

Осенью 1916 года я перевезъ ьъ Петербургъ семью, а самъ остался при сильно одряхлѣвшей матери, настолько ослабѣвшей, что въ день ея именинъ, 28 октября 1916 года, она, въ послѣдній разъ, съ трудомъ поднялась изъ своихъ аппартаментовъ, расположенныхъ въ боковомъ каменномъ флигелѣ на десятокъ ступеней ниже средняго главнаго корпуса.

Къ этому дню я украсилъ всю залу зеленью и тѣми расшитыми полотенцами, которыми такъ щедро награждали насъ въ былое время въ видѣ подарковъ по случаю своихъ свадебъ, приходившіе къ своимъ господамъ „на поклонъ” Головкинскіе крестьяне.