Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - [51]

Тяжело и неловко всѣмъ стало, когда выяснилась вся неумѣстность подобнаго „имениннаго озорства”. Будучи добрѣйшимъ малымъ, Юрій невольно причинилъ бѣдной Вѣрочкѣ настоящее горе. Впослѣдствіи онъ самъ это созналъ и всячески старался успокоить имъ же самимъ взбаламученное семейство. Даже самъ старикъ князь Александръ Николаевичъ, нарочно пріѣхавшій къ этому дню изъ своей лѣсной глуши, сердито рокоталъ на Юрія, повторяя: „не хорррошо, бррратъ ты мой Юрррій, не хорррошо!...

Одно время въ Москвѣ проживалъ родной братъ княгини Надежды Эрнестовны — Николай Эрнестовичъ фонъ-Викъ со своей семьей, съ которыми мы тоже нерѣдко видѣлись въ кругу ихъ родни Гагариныхъ. Бывшій „желтый” кирасиръ, Николай Эрнестовичъ сохранилъ до старости типичнозалихватскій видъ стараго кавалериста. По темпераменту своему онъ походилъ на свою сестру Надежду Эрнестовну: страшно экспансивный, онъ былъ до комизма вспыльчивъ; бѣлки огромныхъ на выкатѣ его глазъ сразу же заливались кровью и являли воистину устрашающее зрѣлище. По существу же Николай Эрнестовичъ былъ человѣкомъ добрымъ, сердечнымъ и быстро отходчивымъ.

Описывая наше совмѣстное съ мамой проживаніе въ Москвѣ, не могу не упомянуть про домъ Свербеевыхъ, гдѣ мы встрѣчали всегда радушный, ласковый пріемъ. Родстео это всегда подчеркивалъ одинъ изъ членовъ этого дома, ранѣе въ Самарѣ губернаторствовавшій, а затѣмъ сенаторъ — Александръ Дмитріевичъ Свербеевъ, бывшій потомъ у меня на свадьбѣ посаженнымъ отцомъ.

Семья Свербеевыхъ была многочисленная. Кромѣ Александра Дмитріевича было еще нѣсколько его братьевъ: Михаилъ, Николай и Дмитрій Дмитріевичи, служившихъ кто по администраціи, кто въ Министерствѣ Иностранныхъ дѣлъ, и столько же сестеръ. Изъ нихъ только одна была замужняя, впослѣдствіи овдовѣвшая — Екатерина Дмитріевна, по мужу Арнольди — почтенная старушка небольшого роста съ мелкими, правильными и чрезвычайно симпатичными чертами лица. Почему-то она приняла самое живое участіе во мнѣ, пожелавъ во что бы то ни стало „лансировать” меня въ „большой свѣтъ”, что ей мало-по-малу удавалось. Въ извѣстные дни я долженъ былъ къ ней, по визитному расфранченный, заѣзжать и она сопровождала меня въ знакомые ей дома въ зависимости отъ установленныхъ въ „свѣтѣ” пріемныхъ дней и часовъ....

Долженъ сознаться, что все это я продѣлывалъ безъ всякой охоты, но таковъ былъ уговоръ Екатерины Дмитріевны съ мамой и я безпрекословно тому подчинялся.

Свербеевы жили въ то время на Арбатѣ, въ Николо-Песковскомъ переулкѣ, въ большомъ своемъ двухъэтажномъ бѣломъ домѣ-особнякѣ. Я еще засталъ въ живыхъ ихъ почтенную старушку мать, Екатерину Александровну, принимавшую гостей у себя въ „угловой”, въ широкомъ креслѣ — въ огромномъ, старомодномъ, кружевномъ, съ торчащими фижмами чепцѣ, изъ-подъ котораго чуть вырисовывалось старческое, сморщенное личико древней хозяйки, носившее слѣды былой породистой красоты; остальное ея немощное тѣло утопало въ цѣломъ морѣ тончайшихъ бѣлыхъ покрывалъ ея старушечьяго костюма.

Итакъ, благодаря старымъ связямъ моихъ родителей, двери родовитой Москвы были для меня раскрыты — той самой „дворянской” Москвы, которая, несмотря на свою относительную замкнутость, умѣла широко веселиться и отличалась „московскимъ” широкимъ радушіемъ. Надо было видѣть блестящіе балы у Хомяковыхъ, Гагариныхъ, Волконскихъ, Соллогубовъ, Нейдгартъ, Веригиныхъ и др., чтобы имѣть о нихъ дѣйствительное представленіе — въ смыслѣ блеска и изящества избраннаго общества, богатства и красоты самой бальной обстановки съ необычайнымъ изобиліемъ благоухающихъ цвѣтовъ, вагонами получавшихся тароватыми москвичами изъ далекой Ниццы. Недаромъ лучшая гвардейская молодежь того времени стремилась изъ Питера въ Москву на ея сказочные балы, славившіеся къ тому же свѣжестью и красотой дамскаго персонажа...

Стоило мнѣ показаться на двухъ-трехъ московскихъ вечерахъ, какъ приглашенія посыпались со всѣхъ сторонъ... Время это совпало съ пребываніемъ моимъ на послѣднихъ курсахъ университета. Долженъ сознаться, что я вскорѣ же остылъ ко всѣмъ этимъ приглашеніямъ и бальнымъ соблазнамъ, на нѣкоторое время совершенно отойдя отъ московскаго „свѣта”.

По этому поводу нельзя не отмѣтить ту роль, которую сыграли для моего молодого пытливаго ума Звѣревскія лекціи по исторіи философіи права, прослушанныя мною на второмъ университетскомъ курсѣ и оставившія во мнѣ глубочайшій слѣдъ. Талантливое изложеніе исторіи всѣхъ главнѣйшихъ философскихъ теорій, начиная съ древнѣйшихъ, т. н. „классическихъ” временъ, и кончая современными ученіями, впервые раскрыло передо мною интереснѣйшую область всѣхъ изгибовъ и тайниковъ человѣческой мысли и духа, натолкнувъ мою мысль на стремленіе „осмыслить” свою жизнь.... Найти отвѣтъ — какая цѣль существованія моего „Я”?

Начавшійся процессъ моего „самоуглубленія” и „цѣлеискательства” былъ длителенъ и временами онъ проходилъ небезболѣзненно. Отношеніе мое ко всему окружающему, видѣнному, слышанному и воспринимаемому при чтеніи, стало болѣе вдумчивымъ; во всемъ этомъ хотѣлось яснѣе разбираться и найти скорѣйшее разрѣшеніе вставшаго передо мною во Есей своей остротѣ и широтѣ вопроса — для чего жить?! Одни впечатлѣнія смѣнялись другими, за одними выводами слѣдовали обратные...