Из современной норвежской поэзии - [10]
посеять свой яд среди звезд.
Я ПЕРЕСЕКАЮ ПОЛЯРНЫЙ КРУГ
Кто-то в поезде указывает на башню в горах:
мы пересекаем Полярный круг!
Сперва не заметно никакой разницы,
местность все та же,
но мы знаем, что впереди.
Я бы не придал значения столь незначительному событию,
если бы сам не пересек семидесятый рубеж.
КОЛОКОЛА
Голубые колокола твоей жизни
звонили и звонили
и в ветер и в дождь.
И служили, бывало,
для набатного звона,
раскачивались языки
на башне, что постоянно
двигалась впереди тебя.
Тише и тише звон с башен,
которые все движутся
и движутся.
Только одна неподвижна,
та, на которой
висит похоронный колокол.
ПОД СТАРЫМ ДУБОМ В ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ
Дождь не виноват,
что я стою
под этим старым дубом
у дороги. Здесь
так спокойно под надежной кроной,
мы старые друзья,
и нам хорошо
стоять вот так вдвоем,
и молчать, и слушать,
как льет дождь,
вглядываться в серый день,
ждать и понимать.
Мир стар, думаем мы,
и мы оба тоже стары.
Сегодня я немного вымок -
листва начала облетать,
пахнет прелым сырой воздух,
я чувствую капли,
стекающие на волосы.
Ханс Берли
ИЗ СБОРНИКА «КОГДА Я ВИЖУ ЦВЕТОК В ЛЕСУ», 1954
Перевод А.Эппеля
РОДНИК В ОСИННИКЕ
Осиновые кроны просеивают солнце
в желтые замшелые поляны -
золотой овес небес
сквозь сито дрожащей листвы.
У родника пугливая косуля
пьет,
вслушивается...
Капля каплет с мокрой морды -
и проходит тысяча лет...
Родник - добрая земная вещь,
непритязательная,
безответная.
Зеркало, в котором жизнь
целует свое изображение
пересохшими губами.
ИЗ СБОРНИКА «ДНИ», 1958
Перевод А.Эппеля
"Слушал ли ты..."
Слушал ли ты по ночам реки?
Их речи во тьме необычны.
Смех не журчит по песчаному дну,
не позванивает песня о
скользящих в воде
загорелых телах купальщиц,
о лугах, где кричат кроншнепы,
о перевозчике, глядящем в облака
и выгребающем к берегу.
Речи рек по ночам -
обо всем,
что днем бездомно,
что не Время и не Слово.
Если ночью
слушать реку,
в конце концов покажется,
что душа
неисповедимо вспоминает свое будущее.
ИЗ СБОРНИКА «Я БЫ ХОТЕЛ ПОЙМАТЬ ПТИЦУ», 1960
Перевод А.Эппеля
КАРИАТИДА
Вера - это кариатида,
женская фигура среди руин.
Покинутая,
среди обрушившихся камней,
она все еще стоит
во весь рост,
слепоглазая.
Храм - ее вечная ноша -
давно разрушен и служит
прибежищем дикому зверю.
Эти плечи в рубцах
подпирают Ничто -
опустелое пространство,
в котором отчаянно кричат птицы.
ИЗ СБОРНИКА «У КОСТРА», 1962
Перевод А.Эппеля
"Ночами в июне..."
Ночами в июне
рассвет -
спокойный свет Воскресения.
Птицы
словно бы восстают из мертвых
и мягко касаются воздуха
невидимыми крылами,
крыльями,
белые кости которых
истлели в болоте
в тысячное лето назад.
Зачарованный расшумевшимся лесом,
ты хочешь следовать птицам и не можешь;
цепь совершенного и несовершенного,
заклепанная на щиколотках,
приковала тебя
к безмолвной земной тьме.
Ночами в июне,
когда все - крылья
и синеющий свод.
У КОСТРА
Сижу спиной к костру,
всматриваюсь
в беззвездную ночь.
- Оборотись! -
говоришь. -
Мне не оживить догорающего костра,
пусть будет светло,
помоги!
Но как оторваться от темноты,
если в шаге от освещенного круга
кто-то бродит и шепчет мое имя
голосом увядшей травы?
Гляди! Темный облик
огромен от неровного света...
И я чувствую прохладные пальцы
твои на моих глазах.
Так и сидим вместе
беззвездной ночью. Два человека.
Пока догорает костер,
и сущее в темноте
медленно приближается.
ИЗ СБОРНИКА «КАЖДАЯ МЕЛОЧЬ», 1964
Перевод А.Эппеля
ИЗ ДНЕВНИКА ЛЕСОРУБА
Дерево, спокойное и величавое,
могучее и такое беззащитное,
стоит на вересковой пустоши,
думая неспешную терпеливую думу.
Сияет белая береста,
старая сосна
в бесконечной нежности
протягивает бронзовые руки ветрам.
И вот по вереску плетешься ты
с топором и мотопилой
к обреченному на смерть исполину.
- Делай свое дело, палач!
Дерево падает. Беспомощно.
В падении ломает собственные ветви;
Ты остаешься во внезапной тишине.
И пустоте. Свет небесный
обвиняет тебя за содеянное.
Всего минута - только минута! -
визжащей стали, механического единообразия -
и долгая греза природы,
мечтавшаяся сотни весен,
становится крестиком
в реестре врученных повесток.
Сколько дней, думаешь ты,
сколько рождественских вечеров с колокольным звоном...
Глухарь сидел, обхватив мохнатыми лапами ветку,
долбил клювом иней, расправлял крылья, настораживался,
пока в отдалении рыскала охотничья собака.
Густые спокойные снегопады, а в весенние ночи
влажные звезды висели в хвое
и ловчий
пил из ковша Большой Медведицы.
Сколько жизни, думаешь ты,
сколько сокровенной жизни
замкнули годовые кольца!
Сердцевина -
зрачок в недреманном оке.
Так могут кружиться мысли
в печальный осенний день,
когда ветер жалостно бубнит
над вырубкой;
сучья, валежник, свежие пни,
где муравьиный труп прилип к загустевшей смоле,
одно-два поваленных дерева,
которые, падая в пустоту, напоминали
изодранное пулями знамя
на редуте после неприятельского штурма.
Лесоводы - мудрецы - говорят о размерах лесоповала
и очерчивают места порубок
по линейке на карте.
Мы - простецы - ландскнехты трудной работы -
победно идем на штурм
в соответствии с умно разработанной стратегией.
За нами остается порубленная земля;
высотки и гребни
оголяются,
точно ребра большого животного,
растерзанного волками.
Но как же больно,
как больно
быть совестью топора
в столь печальный осенний день.
