Из собрания детективов «Радуги». Том 2 - [25]

Роковой! Какое громкое слово. Проучившись несколько лет в английской школе, привыкаешь воздерживаться от громких слов. Я навсегда сохранил склонность англичан к сдержанности в выражениях. И, по-моему, это вполне благоразумно. Временами я не могу отделаться от ощущения, что слова способны оказывать определенное влияние на реальные события жизни. Если ты что-то называешь ужасным, неизбежным, роковым, таким оно и оказывается. А если то же самое назвать довольно неприятным, угрожающий характер его значительно смягчится.

Итак, решаем, что, если я пойду по ложному следу, это будет всего лишь «неприятно».

Даже очень неприятно!

XI

Не знаю, было ли такое же чувство у отца и у Агнес, но, когда мы отправлялись на юг, я про себя думал, что с каникулами в этом году нас просто преследует рок. Сначала тот неприятный разговор с отцом, потом несчастье с бабушкой, и вот теперь мы едем на юг отнюдь не в приподнятом отпускном настроении.

Однако частенько везет именно тогда, когда уже ничего хорошего для себя не ждешь.

Недели, проведенные в маленьком курортном местечке, были, может быть, самыми прекрасными в моей жизни. Отец поправлялся прямо на глазах. Через несколько дней он уже ходил с нами по утрам на пляж, немножко плавал, днем мы вместе гуляли, а к вечеру совершали прогулки на машине. Это по его настоянию мы на следующей неделе побывали на празднике в соседней деревне. Там исполнялись народные танцы в национальных костюмах, а потом был бал.

Я танцевал с весьма симпатичными девушками. Отец и Агнес тоже прошлись раза два. Во время танцев мы с Агнес переглядывались и улыбались друг другу. Агнес в последнее время была такая веселая, какой я ее не знал. Наверное, она очень нервничала из-за отца, думал я, а теперь успокоилась и радуется, что он выглядит все лучше. А может быть, немножко и потому, что я очень старался быть с ней сердечным и внимательным. И это не стоило мне ни малейшего труда. Может, я и в самом деле ее полюбил.

В таком радужном настроении, как в тот вечер, я отца никогда не видел. Однажды, вскоре после этого, Агнес была у парикмахера, а мы с отцом пошли погулять. Тут мы впервые разговорились по душам. Он спросил, есть ли у меня какие-нибудь соображения относительно моей будущей профессии. Я ответил, что намерен изучать медицину. Собственно говоря, я еще не принял окончательного решения, а колебался между различными вариантами. Но сейчас ответил так решительно, чтобы он понял: пытаться оказать на меня давление не имеет смысла. Но он и не сделал такой попытки. Я отлично понимал, что он несколько разочарован, но отговорить меня он не старался. Сказал только, что это прекрасная профессия, но трудная и у меня есть время хорошенько все обдумать. Спросил также, собираюсь ли я учиться в Голландии, ведь впоследствии я, возможно, захочу обосноваться в своей родной стране. Но об этом мне тоже еще предстоит подумать.

Его уступчивость тронула меня. Впервые мне показалось, что отчуждение между нами исчезло. Я чувствовал, он в самом деле рад, что отпуск мы проводим вместе. А я-то не поверил, когда мне об этом сказала Агнес. Сейчас мне было стыдно за себя. Почему я так плохо думал о своем отце? Он всегда был добр ко мне. Никогда не проявлял излишней строгости. Никогда не пытался меня принуждать, кроме одного-единственного пункта, и то ради моего же блага. И просто несправедливо было с моей стороны испытывать к нему из-за этого молчаливую неприязнь. Я не имел права вести себя так, будто он тиран, заставляющий меня отречься от моей матери. Может, где-то он и переходил границы, но лишь потому, что боялся за меня. Наверное, все было бы гораздо проще, если б у меня был брат или сестра. Говорят, когда в семье только один ребенок, родители слишком носятся с ним.

Я даже почувствовал искушение тут же поговорить с отцом, рассказать ему, как я страдал, принужденный, хоть и из самых благих побуждений, молчать о моей матери. Но я не осмелился. И на этот раз меня удержала не обычная робость, а страх нарушить покой отца.

Вечером после нашей прогулки я, лежа в постели, думал о нем и радовался, что мои чувства к нему стали теплее и естественнее. Еще маленьким ребенком я слишком высоко его превозносил. Так бывает: сам вознесешь человека на пьедестал, хочешь видеть в нем существо высшего порядка, а потом обижаешься, что он всего лишь человек, как и другие, со своими слабостями и недостатками. Больше он не был для меня «великим человеком», незнакомцем. Теперь я смотрел на него без преувеличения и робкого благоговения, без идеализации, но, с другой стороны, не преувеличивая особенно и его недостатки. Я стал восхищаться им по-новому: не как неким отвлеченным героем, но как человеком выдающихся способностей, который невероятно много работает и, несомненно, в силах оказывать положительное влияние на события в мире. Я был совершенно уверен, что всеобщее внимание, которым он пользуется, вполне им заслужено. Такая перемена во мне и в наших отношениях послужила главной причиной того, что эти каникулы были для меня такими счастливыми. И я уже ничуть не жалел, что мне не пришлось поехать с Луиджи. То, что произошло здесь, было для меня гораздо важнее всего удовольствия от каникул, проведенных с приятелем.