Из смерти в жизнь… От Кабула до Цхинвала - [47]

Мы все оказались между бэтээром и правым склоном. И тут неуправляемый уже бэтээр врезается кормой в скалу! Там оказался один из матросов-балтийцев. Он забежал за корму бэтээра потому, что там вроде было самое безопасное место. И неуправляемый бэтээр придавил его к камням! Умирал матрос очень долго и очень страшно! И при этом он так кричал!..

Дима Каракулько был по званию старший, майор. Говорит мне: «Коли ему промедол, собирай бойцов». Перед боем командирам групп давали промедол. Командир раздавал его уже бойцам и показывал, где держать, чтобы игла не сломалась, как колоть надо. А у нас в полку на пункте медицинского обеспечения два негодяя-моряка, которые промедол выдавали, тонким шприцом прокалывали пластиковый шприц-тюбик, вытягивали промедол, а обратно закачивали воду. Особисты их вычислили. Я считаю, что этим двоим крупно повезло. Если бы их вычислили мы, то расстреляли бы однозначно. Я потом в госпитале, где времени было много, интересовался у врачей, как организм реагирует на ранение. Я сам ведь на себе испытал, что боль приходит не сразу. Оказалось, что основная реакция организма в момент ранения — отключать всё периферийное и мобилизовать все силы на место ранения. И вот, чтобы этого не происходило, и колют сразу после ранения промедол. Ну а когда проходит первый болевой шок, то это ощущение ещё хуже, чем шок в первый момент.

Мы вкалываем раздавленному матросу промедол — он орёт благим матом! Но помочь ему ничем не можем, даже просто успокоить обезболиванием не можем. А «духи» на его крик стреляют — значит, есть у нас живые! Из группы Ярошенко в живых к тому моменту остались сам Виктор и радист «Петрович».

По фонтанчикам от пуль, по рикошету от левого борта бэтээра (особенно когда начался пулемётный огонь) мы примерно определили, откуда по нам лупят. Стреляли с левого склона и вдоль ущелья. Мы заползли под БТР и стали отстреливаться. Впереди поставили пулемёт, мы с двумя автоматами на углу залегли. Место это было относительно безопасное, потому что попасть сверху из гранатомёта под бэтээр было довольно сложно.

Отстреливаемся… Но содрать патроны с бэтээра так и не удалось, у каждого оставалось по одному-два рожка… А когда остался один магазин, я вообще перевёл автомат на одиночные.

Нам не давали покоя «духи» на правом склоне, для которых мы были вроде как в мёртвой зоне. Виктор Ярошенко кричит: «Если они подойдут и гранаты сверху покидают, нам копец!..». Дима Каракулько вызвался сам: «Я попробую прыгнуть вверх!». На склоне виднелась тропочка маленькая. И Дима по ней рванул вверх! Ему не хватило до изгиба склона всего метров трёх — пулю ему влепили прямо в затылок…

Тут же по дну ущелья к нам двинулись «духи». Я думаю, что они поняли, что нас осталось совсем мало и пошли добивать. Как только мы их увидели, стрелять прекратили. Лежим, ждём…

Документы, которые были у меня с собой, я уничтожил. Разведчики, понятное дело, шли без всего. А я-то ехал поддерживать связь и за мёдом, поэтому у меня был полный комплект. Каждый по гранате приготовил: разжали усики и засунули палец в кольцо. Это для того, чтобы кого-то из «духов» с собой забрать, даже если ранят.

Ждём… За пулемётом был матрос-балтиец. У него шоковое состояние: весь белый и вцепился в пулемёт так, что не оторвать никакими силами. Промедол колоть ему мы побоялись — толкаем, тормошим: «Надо вести огонь!». Ноль реакции. Он не был ранен, просто впал в психологический ступор. Пока я его тормошил, Витька крикнул: «Смотри, «духи»!». Я повернулся направо и увидел «духов» совсем близко, они были в нескольких метрах. Я знал, что они идут, но не думал, что они подошли уже так близко. Крик Витькин они не услышали — всё-таки горная река какой-то шум производила. И мы встретились с ними глазами… Похоже, «духи» шли сначала к тем нашим убитым, которые лежали на открытом месте. Поэтому автоматы держали стволами вниз. А мы были полностью готовы с стрельбе. Вот эта секунда и решила дело! Этот миг я не забуду никогда: мы выстрелили первыми и уложили двоих. Третий успел отскочить назад за изгиб склона, хотя я бросил ему вслед гранату.

И тут же началась вторая волна обстрела. Вижу летящую гранату от гранатомёта. Она похожа на летящее облако с кулаком внутри, издающее шипящий звук. Я примерно прикинул, где будет разрыв, и успел голову убрать. Взрыв!.. Меня как будто палкой по ногам ударили, появилась сухость во рту. «Петрович», который лежал чуть позади меня, кричит: «Командир, ты ранен!». Места под бэтээром разворачиваться и подробно обследовать ноги не было. Я: «Если я ранен и ты что-то там видишь, то почему сидишь? Давай, перематывай!..». Боли вообще не было. Во-первых, шоковое состояние. А во-вторых, мы все были под сиднокарбом (психостимулятор, созданный в СССР в 1970-е годы. Использовался в военных целях. — Ред.), жрали его каждый день.

«Петрович» попытался меня перевязать поверх камуфляжа. Но обстрел продолжается, мы перемещаемся, поэтому повязки все посбивались и в конце концов превратились в грязные тряпки, которые болтались вокруг моих ног.

Наши, как я понял, пытались нас выручить. Но связи с ними не было — рация у Ярошенко была разбита в первые минуты боя, рация в бэтээре накрылась при прямых попаданиях из гранатомёта. У нас была ракетница, и Витька Ярошенко успел из неё выстрелить. Но толку от этой ракеты было мало — как определить, кто выстрелил: мы или «духи»?