Из смерти в жизнь… От Кабула до Цхинвала - [43]

Бой начался с подрыва бэтээра. И тут же пошёл обстрел с двух сторон. Обстрел в тот момент был очень сильный, просто головы не поднять. И тут окончательно стало понятно, что наши автоматы калибра 5.45 в лесистой местности, в «зелёнке», — оружие очень слабое. Задевают пули за какую-нибудь ветку и отскакивают неведомо куда. А «духи» почти все воевали с оружием калибра 7.62. Группа у них состояла из трёх человек: пулемётчик, гранатомётчик и автоматчик. Подбегут к краю «зелёнки», стрельнут и уходят. Так вот эти «тройки» и бегали вдоль дороги. Но было видно, что нашим ответным огнём эти «тройки» постепенно всё-таки уничтожались.

Когда началась стрельба, я ехал на бэтээре водителя Виктора Калейманова. Находились мы примерно в середине колонны. Майор Павел Гапоненко, начальник разведки полка, мне говорит: «По связи передали, что погиб врач, твой друг». Я, не понимая, зачем он мне вообще это сейчас сказал, спрыгнул и бросился вперёд, — к месту, где на дороге обстреливали бэтээр. Пашка — за мной. Он был, как и мы, в маскхалате, но бежал без автомата, только с пистолетом. Не знаю, сыграло ли это свою роковую роль (боевики усвоили: если с пистолетом, то это точно офицер), но граната от гранатомёта пролетела мимо меня и взорвалась прямо перед Гапоненко! Я упал, перекатился в сторону.

Рядом с Пашей оказался прапорщик со Славянки. Он кричит нашим: «Помогите, помогите!..». Но из колонны к нам никто подойти не может — очень плотный огонь. Тогда он стал кричать мне: «Надо выносить Пашку, я один не могу!». Я перекатился через дорогу к обочине, где они лежали. Увидел, что у Паши в груди такая сквозная дыра, что просто смотреть на неё было страшно! Он погиб мгновенно…

Мы оказались в неглубокой канаве. Это было хоть какое-то, но укрытие от огня слева. «Духи» бьют непрерывно по дороге и краю канавы — не высунуться. Выставишь руки с автоматом над бруствером, нажмёшь на спуск — магазин за несколько секунд вылетает. Перезарядил, выставил, выпустил… А между этими очередями Пашу тянем вдоль канавы в сторону своих. Но канава становилась всё мельче и мельче. Через какое-то время поняли: ползти дальше смысла нет; ещё немного — и мы бы оказались на открытом месте. Что делать?..

И тут подошёл танк. Он прикрыл нас бортом и сделал несколько выстрелов в сторону «духов». Стрельба мгновенно прекратилась, мы смогли выйти. И почти сразу пришла команда «Стоять!» и «Назад!». Бой закончился.

После боя мы пытались разобраться, при каких обстоятельствах погиб врач. Выяснили: в самом начале у «северян» появилось много раненых. Расстояние до них было небольшое, не больше километра. И доктор с двумя бойцами поехал за ранеными на МТЛБ (многоцелевой тягач лёгкий бронированный. — Ред.). Почти перед самыми позициями «северян» они напоролись на засаду. Механик погиб сразу, а второй матрос выскочил и убежал, бросил офицера.

Когда потом нашли доктора, оказалось, что у него жгутами были перетянуты перебитые ноги. Он сам себя попытался перевязать. Пустых гильз вокруг было очень много, он отстреливался в течение нескольких часов. То ли он истёк кровью, то ли от шока умер. До сих пор не понимаю, почему «северяне», к которым он ехал и которые слышали, что рядом несколько часов идёт бой, ему так и не помогли. А у него именно в этот день, день его гибели, родилась дочь…

В тот же вечер я разговаривал с командиром группы армейского спецназа. Они вышли из тыла боевиков на нашем участке. По его словам, разведка у нас была организована ужасно. Карты старые, конца пятидесятых или начала шестидесятых годов. Вроде бы должна быть «зелёнка» по карте, а там давно уже скошенный огороженный луг, где и деревьев-то никаких нет.

А у нас в полку всё упростилось до предела. Разведка стала простым авангардом: нас использовали как «штафников» в Великую Отечественную. Мы первыми вступали в бой, а потом подтягивались остальные части. Именно поэтому кадровый состав нашей полковой разведки очень быстро поменялся полностью: от начальника разведки полка до последнего бойца… А ведь, по военной науке, разведчика, который начинает стрелять, пора переводить в категорию диверсантов. Ведь какая основная задача у разведки? Добывать информацию.

Но, как говорится, не надо переживать: на самом деле всё гораздо хуже, чем кажется. Была ещё одна большая проблема. Допустим, информацию ты добыл. Но её же надо передать в штаб! А связь была ужасная. Две частоты — основная и запасная… На обеих частотах постоянно сидели «духи»: и на той, и на другой — чеченская речь. Начинаешь говорить абракадаброй, чтобы хоть как-то затруднить понимание. Вроде были у нас и аппаратные средства шифрования переговоров, «аристотели» и «архимеды» всякие. Но они такие тяжеловесные! Их просто невозможно таскать по горам! И толком говорить через них никто не умел. А ведь надо, чтобы тебя услышали и поняли. А говорить надо было примерно вот так: «Нууууужноооооогооооооовооооооорииииить вооот тааааак». И выдать информацию в таком темпе во время боя крайне сложно. Были ещё и «арбалеты». Они хоть и маленькие вроде, но дрянь редкостная.

Так что можно сказать, что связи нормальной у нас практически не было. Ведь самое главное в бою — это координация и взаимодействие. А как командир может руководить боем, если он не может толком ни получить информацию, ни отдать распоряжение? И нам приходилось решать этот вопрос так: рядом с командиром при штабе сидел наш человек, которому мы по открытой связи передавали придуманную нами абракадабру. И он уже командиру переводил её на нормальный язык.