Из штрафников в гвардейцы. Искупившие кровью - [63]

Впереди, в стороне города, за косым лугом, поросшим редким кустарником и обрамленным ровной грядой то ли лесополосы, то ли узкого перелеска, разгорался бой.

— Надо идти, старлей, — сказал капитан-артиллерист, глядя на мерцающие сполохи за лесополосой.

— Подождем еще немного. — И Нелюбин окинул усталым взглядом свое невеликое воинство, отягощенное тремя ранеными, которых надо было нести, потому что сами идти они не могли.

— Пойдем. А то и за нами увяжутся. Им тут, в тылу, блуждающие группы не нужны.

— Сейчас пойдем. — И Нелюбин прислушался к лесу.

Ничего там он не услышал. Никто их не догонял, никто не окликал. Стрельба за лесом тоже затихла. Только моторы продолжали урчать в стороне деревни.

Немцы, сбив батальон и Седьмую роту с захваченного три дня назад плацдарма, прочесывали овраг, траншею и береговую косу, накапливали силы, стягивали из тылов к деревне танковые части и мотопехоту. Нелюбин, уводя жалкие остатки роты в сторону города, где держал захваченный накануне плацдарм офицерский штрафной батальон, еще не знал, что все эти передвижения под покровом темноты проводятся с целью срочной перегруппировки сил и последующего удара по плацдарму, который русские упорно удерживали в районе города. Город был основательно укреплен, подготовлен к длительной обороне и являлся одним из ключевых опорных пунктов на линии «Восточного вала».

На войне всякая цель — это цель. Пуля никогда не оглядывалась на изувеченное тело. Не интересовалась, покинула ли его жизнь или судорожное дыхание все еще обнадеживало сраженного солдата… Возможно, многих из них боевые товарищи и санитары-носильщики утаскивали на перевязочные пункты. Они радовались, что им повезло: во-первых — остались в живых; во-вторых — предстояла дорога в тыл, в госпиталь, под присмотр медсестер. А там, возможно, отпуск на родину. Но потом начиналось все сначала. Пуля встречала старых знакомых. Иногда в тех же местах или похожих на прежние. Все траншеи похожи, как будто их отрывал один и тот же батальон, который всегда неминуемо погибал, а потом снова пополнялся.

Глава семнадцатая

Они прикопали тело Кличени под орешиной. Иванок притоптал дерн и сказал, глядя под ноги:

— Жаль, что ты не на меня вышел, Кличеня.

Никто не поддержал разговора. И Иванок, словно уязвленный молчанием Воронцова и Радовского, усмехнулся:

— Похоронили. Как человека. А по мне пускай бы его дикие собаки растащили да вороны.

Воронцов подал ему винтовку и сказал:

— Хватит. Много говоришь.

Они взвалили на плечи мешки Кличени и вскоре отыскали тропу, которая должна была привести их в лагерь Юнкерна.

Пройдя километра три, сошли с тропы в сторону и остановились на короткий привал. Иванок тут же развязал лямку вещмешка и достал кусок сала, завернутый в кусок парашютного шелка.

— Давайте-ка немного подрубаем, — предложил он.

Воронцов вытащил десантный нож и протянул Иванку.

В том же вещмешке нашелся и хлеб.

— Кто-то в Андреенках у них свой.

— Это уже не наше дело. Андреенками пускай Смерши занимаются.

— И все-таки узнать бы не мешало.

Воронцов сразу вспомнил седобородого, но Иванку ничего не стал говорить. За сестру тот и так готов был расстрелять каждого третьего в Андреенках.

— Хороший трофей, — как бы между прочим сказал Радовский, когда Воронцов убрал нож в полевую сумку.

— Память об Извери.

— О ком?

— Речушка такая есть. Здесь, неподалеку. Варшавское шоссе пересекает. Многие мои однокурсники там остались. Ну что, пора?

Они взвалили мешки на плечи и снова вышли на тропу.

Вскоре показалась знакомая полянка. Они залегли в кустах смородины. Долго лежали, слушали лес. Наконец в зарослях ольховника услышали приглушенные голоса. Разговаривали двое. Переговаривались тихо. Курили. Сигареты курили немецкие. Ветер доносил запах табачного дыма. Несколько раз произнесли имя Кличени.

— Ждут своего снабженца, — шепнул Радовский Воронцову.

В ольхах снова наступила тишина. Погодя на полянку вышел коренастый крепыш в камуфляже «древесной лягушки».

— Его зовут Глыба, — узнал коренастого Воронцов.

— Нож, — коротко шепнул Радовский и протянул руку.

Через несколько минут Радовский вышел из ольховых зарослей и подал знак рукой. Когда Воронцов с Иванком подошли к нему, он сгребал листву и наваливал ее на опрокинутое в смородиновый куст тело часового. Воронцов успел увидеть рану: сзади, на шее, рядом с первым позвонком едва заметная косая полоска. Точно так же была вырезана разведка Шестой курсантской роты два года назад на Извери. Но вряд ли там был Георгий Алексеевич. В то время он еще служил переводчиком в одном из штабов группы армий «Центр». Но, вне всякого сомнения, курсы он окончил те же.

— Иванок, следуй за нами. Дистанция — десять шагов. Твоя задача — прикрывать нас.

Они приготовили гранаты. Тропа под ногами была хорошо утоптана и позволяла двигаться совершенно бесшумно. Они прошли шагов пятьдесят. Впереди показалась не то копань, не то карьер, не то просто овраг с песчаным оползнем. Тропа расходилась. Радовский пошел в сторону песчаного обрыва, а Воронцов свернул вправо. Иванок залег за камнем и приготовил винтовку.

Гранатные взрывы разбросали лесную тишину почти одновременно. Тяжело, будто гаубичный снаряд, ухнула противотанковая, а затем три взрыва послабее.