Из сборника «Романы шиворот навыворот» 1911г. - [8]

– Распроклятый,– подтвердил Роналд. «Распроклятый!» – целый день звучало потом у нее в ушах.

После этого они постоянно были вместе. Днем играли в теннис и в пинг-понг, вечером же, согласно давно заведенному распорядку, играли с графом и графиней в покер по двадцать пять центов, а потом подолгу сидели вдвоем на веранде и смотрели, как из-за горизонта огромными кругами взмывает луна.

Вскоре Гертруда поняла, что лорд Роналд питает к ней чувства более нежные, чем требуется для игры в пинг-понг. Иногда, особенно после обеда, когда они оставались вдвоем, он впадал в состояние глубокой аллопатии.

Однажды поздно вечером, когда Гертруда удалилась в свои покои (ушла в свою комнату) и, прежде чем пасть в объятия Морфея – иными словами, прежде чем лечь спать, – собралась было уединиться, она распахнула окно, и пред нею предстало (она увидела) лицо Роналда. Он сидел под окном на кусте терновника, и лицо его, обращенное к ней, покрывала смертельная бледность.

А пока дни шли за днями. Жизнь в Тозе текла по раз и навсегда заведенному распорядку, обычному для крупного английского поместья. В 7 удар гонга поднимал всех с постели, в 8 звук горна созывал к завтраку, в 8.30 свисток напоминал о молитве, в 1 час флаг, взлетавший до половины мачты, приглашал к ленчу, в 4 выстрел звал к чаю, в 9 первый звонок оповещал, что пора переодеваться, в 9.15 второй – что пора продолжать переодеваться, а в 9.30 ракета возвещала, что обед подан. В полночь вставали из-за стола, и в час пополуночи звон колокола призывал всех домочадцев к вечерней молитве.

Срок, данный лорду Роналду отцом, истекал. Было уже пятнадцатое июля. Потом, через день-два, настало семнадцатое, и почти вслед за ним – восемнадцатое.

Иногда граф, встретив Роналда в зале, сурово произносил:

– Помни, сын мой: или ты покоришься, или я лишу тебя наследства,

А как относился граф к Гертруде? Вот тут-то и была единственная капля горечи в чаше счастья девушки. Почему-то – а почему, Гертруда никак не могла понять, – граф выказывал к ней явную неприязнь.

Однажды, когда она проходила мимо дверей библиотеки, он швырнул в нее ботфортом. В другой раз, завтракая с ней вдвоем, он ударил ее по лицу сосиской.

В ее обязанности входило переводить для графа его русскую корреспонденцию. Но напрасно искала она в ней разгадку тайны. Однажды из России пришла телеграмма. Гертруда вслух прочла ее графу; «Тучимов отправился женщине тчк она умерла».

Граф побагровел, от ярости. Именно в этот день он и ударил ее сосиской.

А затем, спустя некоторое время, когда граф охотился на летучих мышей, а Гертруда с истинно женским любопытством, которое выше всяких обид, разбирала его корреспонденцию, она вдруг нашла ключ к тайне.

Оказывается, лорд Нош не был законным владельцем Тоза. Настоящий наследник, его дальний родственник, потомок старшей линии Ношей, умер в России, в тюрьме, куда он попал благодаря проискам графа, бывшего тогда посланником в Чминске. Дочь этого родственника и была законной наследницей Ношем Тоза.

Перед глазами Гертруды ожила вся история этой семьи; только имя законного наследника оставалось от нее скрытым, оно не упоминалось ни в одной бумаге.

Странная вещь сердце женщины! Может быть, вы думаете, что Гертруда с презрением отвернулась от графа? Ничего подобного. Печальная судьба этой девушки научила ее состраданию.

Но тайна все еще оставалась неразгаданной! Почему граф вздрагивал всякий раз, когда смотрел ей в лицо?

Порою он даже подскакивал при этом сантиметра на четыре, так что это всем бросалось в глаза. Тогда он торопливо осушал ковш рома с виши и снова становился истинно английским джентльменом,

И все же развязка неотвратимо приближалась. Гертруда на всю жизнь запомнила этот день.

В тот вечер в Ношем Тозе был большой бал. Съехались все соседи. Как билось сердце Гертруды от томительного предчувствия, с каким трепетом обследовала она свой скудный гардероб, чтобы не уронить себя в глазах лорда Роналда. Ее туалеты, и в самом деле, можно было пересчитать по пальцам, но зато она обладала врожденным вкусом, унаследованным от матери-француженки. Гертруда приколола к волосам одну-единственную розу, а из старых газет и подкладки от зонтика соорудила себе такое платье, что оно оказало бы честь любому королевскому двору. Талию она перехватила тонким поясом из бечевки, а к ушам подвесила на нитке кусочки старинного кружева, завещанного ей матерью. Словно магнитом, Гертруда притягивала к себе взоры гостей. Скользя под звуки музыки, она казалась олицетворением девической чистоты и прелести, которой невозможно было перевосхититься.

Бал был в полном разгаре. Он уже совсем разгорелся.

Роналд стоял с Гертрудой в кустарнике. Они смотрели друг другу в глаза.

– Гертруда, – сказал он – я люблю вас.

От этих простых слов затрепетала каждая клетка ее костюма.

– Роналд! – прошептала она и бросилась ему на шею. В это мгновение они увидели графа, – он стоял перед ними, весь залитый лунным светом. Негодование искажало его суровые черты.

– Так! – сказал он, обращаясь к Роналду. – Ты, кажется, уже сделал свой выбор?

– Да! – гордо ответил Роналд.