Из рода Караевых - [8]

6. КАК СНЕГ НА ГОЛОВУ

Вот наконец и пятиэтажный дом на Садовой улице. С сильно бьющимся сердцем Игорь вошел в подъезд. «А вдруг Чистовы тоже уехали? Где тогда искать Димку? И что вообще делать одному в этом страшном городе, где на фонарных столбах висят казненные, где с часу на час начнутся уличные сражения?»

Знакомый швейцар, знавший всю семью Ступиных, даже не ответил на робкое «здравствуйте» Игоря. Он сидел на табуретке в каком-то затрапезном тулупчике вместо былой ливреи с позументами и читал газету. На еще более трепетный вопрос Игоря: «Есть ли кто-нибудь дома у Чистовых?» — нехотя буркнул: «Все дома», — и снова уткнул бороду в газетный лист.

Игорь поднялся на третий этаж. Массивная дверь. Спокойный блеск надраенной медной дощечки: «А. К. Чистов». Все как прежде!

Игорь позвонил. Послышались легкие шаги. Женский голос за дверью спросил:

— Кто там?

Дрожащим голосом Игорь ответил:

— Я брат Димы Ступина. Он у вас?

Дверь, взятая на цепочку, приоткрылась. На Игоря пахнуло барским, сытным запахом сдобного теста, и он судорожно проглотил набежавшую голодную слюну. Сквозь щель на него глядели испуганные глаза молоденькой горничной в белой наколке.

— Я брат Димы Ступина! — умоляюще повторил Игорь. — Откройте, пожалуйста, дверь. Я прямо с поезда!

Но горничная захлопнула дверь и жалобно позвала:

— Григорий Андреевич, тут пришел кто-то. Отворять, нет? Поглядите вы сами!

Игорь услышал позвякивание шпор, какую-то возню за дверью, легкий взвизг и голос горничной:

— Пустите, Григорий Андреевич! Честное слово, я Андрею Каспаровичу пожалуюсь.

Потом ленивый молодой баритон произнес со знакомыми насмешливыми интонациями:

— Кто ты, о путник? Что надо и кого надо?

— Отворите, Гриша! — обрадовался Игорь. — Это я, брат Димы Ступина — Игорь. Я прямо с поезда!

Дверь широко распахнулась. В просторной прихожей с большим — во весь рост — зеркальным трюмо и могучей вешалкой черного дуба стоял, заложив руки в карманы и слегка покачиваясь с пяток на носки, Гриша Чистов, единственный сын вдовевшего третий год Андрея Каспаровича Чистова, крупного ростовского промышленника и коммерсанта.

Гриша учился в городском коммерческом училище, он был старше Игоря — одних лет с Димой. Покойный Сергей Ильич называл его кутилкой-мучеником.

Сейчас Гришу нельзя было узнать! Он стал выше ростом, раздался в плечах. А главное, он был в военной форме. На нем была черная, тонкого дорогого сукна гимнастерка, отороченная у ворота и на обшлагах белым кантом, и черные бриджи, тоже с белым кантом. На ногах поскрипывали высокие шевровые сапоги с маленькими парадными шпорами. На плечах красовались черные погоны вольноопределяющегося знаменитого офицерского марковского полка Добровольческой армии, а на груди висел солдатский Георгиевский крест.

Гришины волосы цвета воронова крыла разделял четкой ниточкой шикарный пробор по самой середине головы. Он глядел на смущенного Игоря, снисходительно и свысока улыбаясь. Потом сказал, чуть картавя и явно кому-то подражая в этой картавости:

— Здравствуйте, дорогой Игорь! Вы прибыли чертовски вовремя. Не сегодня-завтра артиллерия красных начнет бить по городу, и вы сможете увидеть хорошенький фейерверк!

— Где Дима, Гриша?

— Дома ваш Димочка, дома! Цел и невредим. И пока — свободный орел, не то что мы, грешные!

— Пока? Значит… его все-таки мобилизуют?!

— Все может быть. Город объявлен на осадном положении… Глаша! — приказал он хорошенькой горничной, с любопытством смотревшей на Игоря. — Пойдите к Дмитрию Сергеевичу и приведите его сюда. Только не говорите, что к нему брат приехал, скажите, что я прошу.

Горничная ушла.

Гриша помог Игорю снять шинель.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, Гриша, я сам! — сказал Игорь, краснея. Он взял из Гришиных рук свою потасканную шинельку солдатского сукна и сам повесил ее на крюк. Ах, как неловко, как сиротливо чувствовал он себя сейчас в просторной прихожей богатой квартиры. Да еще этот Гришка торчит тут во всем его марковском великолепии! А на Игоре — старая гимназическая куртка, потертые брюки, заправленные в разбитые отцовские сапоги. Носки у них некрасиво загнулись кверху: сразу видно — не свои сапоги.

В прихожую, тасуя на ходу колоду карт, вошел бледный юноша в черном кадетском мундире с красным воротником, но с черными марковскими, такими же, как у Гриши, погонами вольноопределяющегося и сказал с той же капризной картавостью:

— В чем дело, Гриша? Я вас жду!

— Познакомьтесь! — сказал Гриша Чистов. — Вольноопределяющийся Юрий Балкович, Игорь Ступин — брат Димы.

Кадет молча кивнул. Руки не подал. Узкое лицо с бледным узким лбом. Глаза синие, холодные, длинного разреза, тонкий нос. Кадет был красив, но выражение надменной презрительности, застывшее на этом красивом лице, портило его. Когда, кивнув Игорю, он повернулся к нему в профиль, Игорю вдруг показалось, что в прихожей стоит бледный худой старичок в кадетском мундирчике.

Наконец Игорь услышал знакомые быстрые шаги. Дима! Да, это был он! В полувоенном темно-зеленом костюме, в гимнастерке и галифе. Белокурый хохолок над чистым, высоким, выпуклым лбом. Серые, какие-то младенчески круглые глаза. И глядят они на мир тоже по-детски — пытливо и чуть удивленно.