Из пыли времен - [13]

Плащ Эсмира сверкнул серебром в неровном свете факелов и «черный волк, воющий на луну», укрыл плечи королевы.

…Дарс Летар вглядывался в сапфировые глаза малыша; за спиной воинственно потрескивал камин.

«Пропусти! Там мои дети!» — слышал он крик Аделы.

Медленно опустил клинок в колыбель.

Малыш крутил головой, маленькие ручки цеплялись за густую бороду. Язычок мелькал по губам, собирая капли багрянца, но клыки уже скрылись; глаза сверкали сквозь мрак все теми же холодными искрами.

Дарс скомкал простынь и аккуратно отер кровь с губ Марена, малыш фыркнул, пытаясь отвернуться. Король отступил; серый бархатный халат, нагретый камином, грел кожу… Быстрый поворот, и свет пламени упал мальчику на лицо; зрачки сжались до черных точек, сапфиры полыхнули ярче, но зубы остались ровными — клыки не проглянули. Малыш улыбнулся теплым «янтарным ладоням», ласкающим щеки.

Король облегченно выдохнул, улыбка дернула бороду; простынь скользнула по подбородку ребенка, собирая остатки «алой росы».

— Сильная кровь, — шепнул малышу Дарс Летар.

…Эсмир отступил за миг до того, как дверь приоткрылась, и король боком протиснулся наружу.

Дарс понимал, что Адела постарается проскользнуть в покои, и не позволил сделать этого: ей не зачем смотреть. Он все расскажет, но позже. Каким бы красочным не будет рассказ — знать, не то же, что видеть. Воображение порой рисует картины более ярко, но до безжалостной памяти ему далеко.

— Ступай в покои, — сказал король, протягивая Марена.

Адела приняла малыша; Эсмир осторожно придержал плащ, укрывающий ее плечи.

— Инген? Далиа? — прошептала Перворожденная дрогнувшим голосом.

На окаменевшем лице Дарса Летар не дрогнул ни один мускул.

— Ступай, — тихо повторил он.

Горло женщины дернулось, лазурные глаза опустились на маленького принца — малыш тянул ручки, пальчики хватались за сорочку, за плащ; вокруг губ, на щеках и подбородке алели сухие разводы.

— Он?.. — полный ужаса взгляд метнулся на Дарса.

— Нет, — смог улыбнуться король, ладонь легла на плечо жены. — Все хорошо. У него сильная кровь.

— Шрам так и не исчез, — горько усмехнулся король, потирая ладонь. — Иногда начинаю сомневаться, что я — Перворожденный.

— Отец… — рассеяно вымолвил Марен, мысли метались из реальности в прошлое и обратно.

Он смотрел в усеянное легкими морщинами лицо короля и не находил слов; мысли мелькали с бешеной скоростью. Теперь он помнил. Помнил все, что произошло. Каждое мгновение той ночи. Помнил, как мама укладывала его, помнил нежные пальцы на своей щеке. Голос, напевавший колыбельную. Запах — от нее всегда так приятно пахло. Помнил тепло ладоней, так отличавшееся от окружающей прохлады.

Ни одно воспоминание не выглядело таким ярким, как эти.

Принц тонул в разверзшейся бездне нахлынувших воспоминаний. Они накатывали безудержно, не считаясь с желаниями Марена. Он помнил — и от этого уже никуда не деться.

— Но ты говорил, — вновь пробормотал он. — Что это Голод…

— Именно к такому выводу я пришел, — подтвердил король.

— Но… как же Зверь?

— Запрет Крови настолько долго хранит нас, что даже легенды и мифы помнят лишь название: Дикие Родичи. Я не нашел прямых подтверждений, но… Видимо, так Голод на нас и действует… Этим объясняется и сам Запрет. Ты видел, это — уже не Инген.

— Но с Голодом можно справиться! Справляются же Охотники, ты сам рассказывал!

— Ты думаешь, я не искал его, своего первенца? После той ночи о нем не слышали… Перворожденный, влекомый жаждой крови, не остался бы не замеченным на Равнине. Но ни единого упоминания, ни единого маломальского слуха за пятнадцать витков!

Король поднял глаза на холст.

— Но ты видел не все, — он вновь обратил взгляд на Марена. — Инген не первый, кем овладел Голод. Он возвращался из Латтрана, когда встретил Зверя… Тогда погибли двое, а твой отец был ранен… Ерунда для Перворожденного… Тогда я не придал значения, его рассказу: мало ли, что создал Мир…

— И ты скрыл это от Большого Круга? — брови принца нахмурились.

Дарс опустил глаза.

— И я надеюсь, Боги простят мне эту ложь… Только после случившегося с твоим отцом, изучив кучи свитков в Атеом, я связал Голод и Зверя.

— Почему ты не рассказал раньше? — тихо вымолвил Марен, глядя, как с портрета улыбается Далиа Летар, как строго взирают глаза цвета глубоких вод, стоящего рядом Ингена, и как навершие Эртрефена сверкает из-под его плаща. — Я должен его найти. Голод можно одолеть.

На лице Дарса Летар мелькнула вымученная улыбка.

— О, мой мальчик. Вот поэтому и не сказал, — хриплый бас короля полнила горечь. — Но, похоже, даже петляя, Линии Жизни ведут нас к определенным моментам, когда нужно либо принять судьбу, либо отступить… Но ты — сын своего отца…

Сапфировый взгляд Марена не отрывался от картины, от изображенного на ней могучего воина с иссиня-черными волосами, с заплетенной в «косичку» бородой, перехваченной серебристой лентой. От женщины с ласковым васильковым взглядом и робким румянцем на щеках, что стояла рядом, и чья рука лежала в его ладони… В ладони, которой доверяла…

Память открывала все новые двери разума, все новые детали всплывали перед внутренним взором.

Марен помнил и отца, и мать, помнил каждую черту их лиц. Помнил запах и каждое прикосновение. Ласковый голос, поющий колыбельную, и бархатный баритон, повествующий о чести. Помнил, как отец впервые взял на руки, еще тогда: маленького и заляпанного кровью, только-только пришедшего в этот мир… Первый вдох свежего воздуха, после тяжелых родов…