Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - [277]
Съезд с энтузиазмом одобрил эти выводы в резолюции, составленной Бастидом в следующих выражениях: «Республиканская партия радикадов и радикал-социалистов… более чем когда бы то ни было решительно заявляет о своей верности политике международного сотрудничества и коллективной безопасности, центром которой является Женева, той политике, которая, не дискриминируя ни одну из держав, всегда стремилась к соблюдению равенства между ними и главным оплотом которой являются в настоящее время объединенные силы Великобритании, Советского Союза и Франции».
Выступая на заседании 26 октября, я вновь почувствовал, как трудно совместить мои министерские обязанности с обязанностями главы партии. Благорасположение съезда побуждало меня продолжать участвовать в работе правительства, где я не прекращал борьбы «против тех, кто считал, что национальное единство должно привести к созданию правого правительства». Это благорасположение побуждало меня оставаться председателем партии, о чем говорили генеральный докладчик Жан Зей, председательствовавший Камилл Шотан и Эдуард Даладье. За мое избрание председателем единогласно проголосовали все делегаты. Когда 14 июля я говорил о своем нежелании оставаться более на этом посту, который я занимал уже четыре года, то мне хотелось положить конец конфликтам с совестью, которые так часто отравляли мне жизнь. Чувства, проявленные моими товарищами, побудили меня уступить. Кампэнки, выступивший с декларацией от имени партии, поблагодарил меня с той глубокой сердечностью, которая придавала столько прелести его дружбе.
На банкете в воскресенье, 27 октября, все выступавшие подтвердили единодушное стремление партии к единству.
Утром в субботу, 26 октября, я принял посла Италии. Несмотря на его горделивые заявления, у меня создалось впечатление, что его страна уже желала мира.
Вторник, 29 октября. Заседание совета кабинета, посвященное новой серии чрезвычайных декретов. С 9 часов 30 минут утра и до 12 часов ночи, с 3-часовым перерывом, мы приняли 297 декретов. Это много, слишком много.
В конце заседания Ренье сообщил нам о важных решениях финансовой комиссии, которая постановила ассигновать 500 миллионов франков в помощь «жертвам чрезвычайных декретов». Со времени съезда партии радикалов атмосфера все накалялась. Лаваль был заподозрен в намерении выступить с предложением о продлении законодательных полномочий. «Попюлер» даже заявила, что Шотана просили предъявить мне нечто вроде ультиматума, в связи с чем Шотан опубликовал опровержение. Лаваль, конечно, думал об этом проекте; Паганон заявил ему, что его кабинет обречен. Я пытался разрядить обстановку, присоединившись к протесту Ренье против решения финансовой комиссии.
Среда, 30 октября. До начала заседания совета министров я встретился с Лавалем; наша беседа, которая могла быть очень трудной, после вчерашних объяснений оказалась спокойной и сердечной. Единственное, на что я обратил внимание, это то, что Муссолини выступил с мирными предложениями, которые были переданы затем нашим министерством иностранных дел Англии. Лаваль заявил мне, что, по его мнению, следовало бы целиком передать Италии ту часть Эфиопии, которая находится за восьмым градусом.
На заседании совета министров в этот же день, после подписания декретов, он сообщил нам, что санкции уже применяются; остается установить дату осуществления некоторых мер относительно покупки ряда итальянских товаров. Министр иностранных дел в скором времени встретится в Женеве с Хором; он явно делает все от него зависящее, чтобы оттянуть применение санкций; он стремится к полюбовному урегулированию на основе итальянских предложений, которые он полностью поддерживает и для обсуждения которых Муссолини предоставил ему свободу действий. Английский эксперт Петерсон прибыл в Париж для совместной работы с Сен-Кантеном. Лаваль намерен предпринять серьезные усилия до применения санкций. С другой стороны, Англия ведет переговоры с Италией. Меня удивляет и раздражает то обстоятельство, что наш министр продолжает с таким пренебрежением относиться к Великобритании. Ни слова в защиту подвергшейся нападению Абиссинии. Решительно, слабые всегда виноваты!
Днем я встретился с Потемкиным, итальянским послом и президентом республики. Президент ожидает правительственного кризиса; мне кажется, что он думает о Фландене.
На заседаниях 29-го и 30-го финансовая комиссия разнесла в пух и прах правительственный проект бюджета. 30 октября на заседании бюро Исполнительного комитета у меня произошло резкое объяснение с радикалами – членами комиссии, причем меня поддержали активисты. Вечером в четверг, 31 октября, во время продолжительной беседы с Леоном Блюмом я пытался несколько умерить его пыл. Он хотел бы, чтобы власть перешла к левым. Я высказал ему весьма пессимистический взгляд на финансовое положение и отказался связать себя какими бы то ни было обещаниями. В случае падения кабинета Лаваля я за переходное правительство.
С 1 по 12 ноября я находился в Лионе. В течение недели заседал Генеральный совет Роны, который очень любезно отметил мой юбилей. В Париже во время моего отсутствия против меня развернули яростную кампанию, особенно «Эко де Пари». Предлогом послужило мое присутствие 3 ноября в Лионе на собрании Общества друзей Советского Союза. Я сидел рядом с Вайяном-Кутюрье, который, следует сказать, вел себя очень корректно и сдержанно. Небезызвестный Карбюксиа в своем грязном листке «Гренгуар» обвинил меня в оказании протекции подозрительному иностранцу Эберлейну, которого я никогда не видел и не знал. Я выступил с опровержением. Министерство внутренних дел «заявило самым категорическим образом, что ни г-н Эррио, ни кто-либо иной из членов парламента не обращались в министерство или в его органы ни по поводу следствия, ни по поводу высылки из страны находящегося в настоящее время под судом обвиняемого». Анри де Кериллис посвятил мне четыре исключительно резкие статьи. Он особенно ставит мне в вину верность Советскому Союзу (впоследствии он сам встал на мою точку зрения). «Внимание! этот человек опасен, – пишет он 6 ноября в «Эко де Пари». – Это общественный враг номер один». По поводу одного выступления Шотана Лаваль сделал в печати следующее заявление («Тан» от 10 ноября): «Я считаю своим долгом заявить, что в деле выполнения тяжелой и трудной задачи, возложенной на нас парламентом, г-н Эдуард Эррио постоянно оказывал мне самое лояльное и искреннее содействие». Разъяренный Кериллис, попав в смешное положение (ведь он обвинял меня в том, что каждую ночь «я полупьян от кофе»), выпустил против меня пропагандистские афиши. Леон Байльби также «разоблачал» меня в газете «Жур».
Эта книга о Людвиге Бетховене - великом композиторе и великом гражданине.В книге автор бессмертной Девятой симфонии предстает на фоне бурной событиями эпохи. Титаническая фигура Бетховена "вписана" в картину того подъема в Западной Европе, который был же провозвестником "весны народов", не случайно ознаменовавшейся триумфами бетховенских творений в Вене, Париже, Праге и других очагах революционных взрывов.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.