Из проповедей - [2]

Мы знаем, что собратья этого фарисея жизнь Самого Живого Бога ставили как бы ниже Закона, потому что приписывали Самому Богу занятия Законом в Его блаженной вечности. Такое мнение было у фарисейских учителей того времени и последующего. Нам легко, конечно, посмеяться над образом Бога, который в Своей блаженной вечности занят тем, что размышляет над Своим собственным Законом — как вечный, небесный, бессмертный, всемогущий и пренепорочный фарисей. Нам легко над этим посмеяться, но такой ход мысли, когда Закон поставлен наравне с живым Богом или превыше Его, — это очень страшный ход мысли, совсем не простой, по существу.

И далее. Фарисей не довольствуется тем, что благодарит Бога за свою верность Закону, но желает видеть грешников как фон, оттеняющий его, фарисея, праведность. Надо сказать, что само слово «фарисей» происходит от древнееврейского глагола, означающего «отделять». Фарисей — это тот, кто отделил себя по своему собственному сознанию от всякой нечистоты, но также и от прочих людей, которые нечистые, которые не таковы, как он. Поскольку он — исполнитель Закона, почитаемый и признаваемый в качестве такового обществом, его обязанность — свидетельствовать о Законе и учить Закону грешников. Но он этим отделяет себя не только от греха, но и от грешника, и таким образом сам кладет перед собой непреодолимое препятствие в исполнении своего долга учить Закону, передавать другим то благо, которое, как он убежден, дано ему самому. Ибо грешный человек и все мы, в силу нашей греховности, привыкли очень живо чувствовать чужое самоутверждение. И когда нам говорят правду, но таким образом, что эта правда должна быть ударом, нас сражающим и обеспечивающим нам поражение в некоей игре, в некоем состязании с тем, кто с нами разговаривает и нас поучает, мы не принимаем поучения. И фарисей, проводя черту разделения уже не между собой и грехом, но между собой и грешниками, отделяя себя от грешников, сам делает все возможное для того, чтобы не быть учителем и никого ничему хорошему не научить.

Мы знаем, что безбожная мысль выступала со многими укоризнами в отношении типа благочестивого, религиозного человека, исполнителя религиозного Закона. Эти обвинения, когда они исходят от безбожников, от злой страсти, направленной против веры, имеют в себе, конечно, много клеветнического и несправедливого. Но постольку, поскольку верны слова псалма пророка Давида «всякий человек есть ложь», поскольку мы — недостойные свидетели истинной веры в этом мире и не изъяты из этого суждения, постольку в обвинениях, во множестве прокурорских речей вновь и вновь произносимых безбожниками против благочестивцев, есть некая доля истины. И христианство, Христово учение, Евангельское учение — это единственное религиозное учение, учение благочестия, которое способно увидеть, и принять, и предложить нам в назидание в этой притче ту долю истины, которая придает какую-то силу немощной хуле нечестия против благочестия. Только одно Христово учение способно научить нас этому из того, как нас, людей, которые через несколько недель должны будут исполнять обязанности поста, нас, приходящих в воскресный день в храм, как нас может увидеть, ну, скажем, мытарь.

Да будем мы всегда жить с живой мерой, которая есть Сам Христос. Когда святые, великие святые и великие подвижники, укоряли себя, называя себя «великими грешниками», это не было смиренноглаголанием. Они говорили так не потому, что у христиан принято называть себя «великими грешниками», а потому, что они действительно в своем живом сердце, в своей живой совести, возраставшей вместе с ростом их подвигов, видели себя великими грешниками. Потому что перед ними была не мертвая мерка, до которой можно дорасти, но Божие Небо над головой. И они, живые, в это Небо росли, и Небо всегда оставалось бесконечно высоким над их головой. Приверженцы других религий могут все исполнить и сказать: «Ну, вот, мы все исполнили!». Не будем обманывать себя, не будем смеяться над приверженцами этих религий. В любой религии все исполнить очень трудно, это дело серьезное. Но христианин никогда, ни на секунду не может почувствовать и сказать: «Вот, я все исполнил», — потому что его мера — живая, Сам Господь наш.

Слово на Евангельское чтение в неделю о страшном суде Мф 25:31–46 (21.02.1993)

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

Мы слушаем строгие уроки, приготовляющие нас к покаянному времени Великого поста. Мы слышим напоминание о том, что в нашем будущем, в ожидающем нас пути, на самом месте цели этого пути — действительно непреложно. Мы живем и спрашиваем себя: что же с нами будет? Но мы не знаем ничего иного о нашем будущем. Мы не знаем самых простых вещей. Наша жизнь не похожа на прямую, ровную, безопасную дорогу. Она гораздо больше похожа на то, как мы шли бы по лабиринту и не знали бы, что нас ждет за ближайшим поворотом. Я вышел говорить перед вами, и я не знаю, будет ли мне дано довести свои слова до конца. Мы вышли из наших домов, и мы не знаем, каждый ли из нас вернется домой и что он дома застанет. Мы говорим: «Завтра я сделаю то-то и то-то» — но мы не знаем, будет ли у нас этот завтрашний день. Но две вещи мы знаем ясно, твердо и непреложно: мы, которые не знаем ничего больше, не знаем, что будет в следующую секунду, мы знаем, что жизнь наша, как жизнь всех людей со времени падших прародителей, кончится смертью. И мы знаем другое. Мы знаем, что мы с непреложностью, какой бы ни была наша смерть, вместе со всеми народами, вместе со всеми поколениями людей предстанем на суд, на единственный суд, который безупречно определяет нашу виновность и возможность для нас спасения. Единственный суд это — Страшный суд, потому что этот суд последний, и его приговор стоит в вечности. Но это и радость, потому что в мире как часто, когда человек приходит в отчаянье, он говорит: «В жизни правды нет. И люди судят несправедливо». Это правда. Мы друг друга судить не можем, не только потому, что нам Богом заповедано миловать и жалеть друг друга, но и потому, что наш слабый рассудок вправду не может никого судить. И всякий раз, когда осуществляется так называемая историческая справедливость и люди, которых до этого обижали, получают на некоторое время возможность судить своих обидчиков, приходит новая неправда. Мы все это знаем. Люди не могут судить друг друга, но мы предстанем на единственный Суд, который абсолютно правомочен нас судить. Мы предстанем пред Судьей, Который знает о нас все, Который понимает нас до конца. Мы должны будем стоять перед Ним вот так, как я сейчас стою перед вами, и мы не сможем никуда отвести наши глаза от Его взгляда.