Из племени Кедра - [12]

– Чего ж ты их не добыла-то, бабушка, – спросила Таня.

– А зачем? Рыжие они. Совсем пустяк стоят, хотя рукавицы шей. Сами дружить ко мне пришли. Грех убивать, – закончила рассказ Югана.

– Понимаешь, Таня, есть одно «но». В урожайный год на кедровую шишку соболь резко, больше чем наполовину, уменьшает свои владения… – начал объяснения Костя.

– А в голодный год, – не дал досказать ему Илья, – за каждую колодину, за каждый километр таежной земли воюет. Дерутся меж собой самцы не на живот, а насмерть. Шел я однажды по тайге, слышу рычание. Это два соболя сцепились, теребят один другого, меня не видят и не слышат. Подошел, взял их в руки…

– Врешь! – не поверила Таня.

– Кучум правду говорит. Югана сама драчунов брала в руки.

– Отпустил я их, – продолжал Илья, – а они снова драку учинили, хоть в милицию тащи.

– Сильный самец прет слабого за десятки километров от своих владений, страх нагоняет, – добавил Костя. Вот этот чертов их инстинкт и мешает нам увеличить плотность соболей на полувольном содержании. Делали мы такой опыт. Выкладывали подкормку всю зиму в строго определенных местах, в амбариках, но ведь, черти, из-за дармового корма и то воевали, опять же только сильный захватывал весь кормовой участочек…

– Но ведь это же здорово! – восхитилась Таня. – Идет естественный отбор, и это можно использовать в нашей практике…

– Да, но ты забываешь, что матерые соболи угоняют молодняк от кормовых мест. И как вообще можно использовать в нашей работе звероводов те качества, которые мы хотим искоренить в зверьках…

– Будем строить больше лабазиков-кормушек, будем вывешивать объявления: здесь кормится только молодежь или, наоборот: закусочная пенсионеров, – пошутил Илья.

В таких разговорах прошел этот вечер. Крепко захмелевший Илья сидел молча. Смотрел на всех глазами в пьяной поволоке и улыбался своим счастливым потаенным мыслям. Югана еще держалась, но частая зевота возвещала, что скоро все ее мечты и думы, растревоженные спиртом, завьюжит крепкий сон. А утром будет старая умолять Костю дать ей хоть наперсток спирта на похмелье.

4

Южный ветер задиковал над располневшим Юга ном. Шалит южак, приседая на взмыленные волны, фыркает пеной, оголяя упругие хребты волн. Немного приостыв над кипящим половодьем, хлещет ветер затопленные заросли. Гнут спины тальниковые острова, кланяясь бушующей воде. Пляшет омоложенная река – дай ей простор. Проглотила болотные низины и луга, а все мало. Волны грохочут о крутояр, грызут и откусывают глыбы земли. Дай, тайга, жертву юганской богине. И тайга кидает в реку вековые кедры да молодую поросль, кидает глыбы торфяника с пахучим в цвету багульником. Кедры угрюмо, безропотно ложатся под яр. Стонут белотелые березы, скрипят сучьями сосны, упавшие в круговоротные заводи.

Юган забрал сора под нерест и пастбища рыбам. На отмелях, притаившись в космах прошлогодней травы, нежатся черноспинные полосатые щуки, а среди полузатопленного краснопрутника, смородинника и тальников, на тишистых круговинах жируют нагулистые язи, красноперые чебаки, осторожная стерлядь. Икромет. Рождается молодь. Малькам полноводный Юган станет матерью, вскормит, а потом обрежется в берегах, войдет в привычное русло. Зашумит разнотравье пойменных лугов. Засверкают цветы, как звездная россыпь полуночного неба. Насытится воздух пряным ароматом. Нагрянут дикие пчелы, осы и вместе с нектаром унесут запахи луговых трав, цветов в таежные дупла и в земляные норки на береговых солнечных пролысинах. Тихими ясными утрами придут на отмели лоси и будут бороздить сочнотравье, выискивать вкусные водоросли.

Прогреет летнее солнце юганскую землю, насытит своей искристой кровью таежные всходы, и даст земля обильные плоды: созреет кедровая шишка – хлеб птиц и зверей; заполнокровит брусника; напьется голубика северной белоночной голубизны и чудным синеватым облаком затуманит окраины болот; густым чернодробьем упадет переспелая черника, а на крутоярах да гривах застынут яркими карминными брызгами россыпи шиповника, гроздья калины и грузной боярки.

Разбеременится тайга в бабье лето и, ласково-задумчивая, притихнет, успокоится, выполнив свою извечную работу. Но взвизгнет северный ветер, пригонит из Заполярья стада диких туч. Срежет сивер переспелую шишку с кедрача, кровавым дождем разбросает сладкую ягоду по мшистой земле. Отбушует зима, и снова повторится все сначала: придет новая весна, новая молодость юганской земли. Только юность человека не повторится…

Шаманов долго стоял на берегу Югана, а южак нетерпеливо трепал полы брезентовой рыбацкой куртки, пузырил ее на спине, будто торопил скорее вернуться в брошенную деревню Мучпар, где пролетела неповторимая юность Андрея.

Когда-то произошло укрупнение охотничьих артелей, и люди из деревни ушли в Улангай. И теперь вдоль берега вытянулось в одичалой немоте с десяток уцелевших домиков: окна забиты досками, обрубками жердей; пригоны, стайки, огороды заросли лебедой. Пустуют раскорчеванные поля, ветер засеял их по краям молодым осинником. Раскачивается полуоторванная доска, тоскливо скрипит, как стонет. Хлябает и охает на крыше у трубы лист ржавой жести.