Из осажденного десятилетия - [13]

поговори со мной, поговори.

Иди свободно. Пусть дурные сны

не будут мучить, по ночам снуя.

Пусть также не ударят со спины

и не обманут добрые друзья,

и будут пусть любимые верны.

Гляди же: начинается гроза,

взмывает ветер, облака клубя.

Иди свободно. Не гляди назад.

Пускай не держит прошлое тебя.

Да будут ясными твои глаза.

Иди. Живи. Влюбляйся и люби –

кого угодно, но не тех, кто боль

тебе несёт. Иди и не скорби:

там, за грозой – край неба голубой.

Да будут солнце и любовь с тобой.

Я говорю: люблю, люблю, люблю.

Я говорю: всё будет хорошо.

Лети, лети, подобно журавлю.

Озоном пахнет воздух. Дождь пошёл.

Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю.

Алексею Журавлёву

Я тебе пишу из чёрной зимы,

из огромной, но непроглядной тюрьмы,

я пишу тебе пожелать добра

и сказать, что всё хорошо:

было синим практически небо вчера

и, я думаю, будет ещё.

Это ад, мой свет. Я тебе пишу –

из посмертия. Вот что хочу сказать:

здесь неплохо. Я уткам вот хлеб крошу –

тут есть утки. Тут бывает гроза,

здесь бывает солнце (нечасто, да),

здесь бывают кафешки на вкус любой,

здесь бывают люди почти всегда,

говорят, что даже любовь.

Я пишу тебе, свет мой. Вот письма тут

плохо ходят, особенно к вам,

впрочем, верно, мои до тебя дойдут,

пусть шагают по головам,

по осенним листьям, по черным дням,

по огромной стране иной;

я пишу тебе кровью своей по камням,

и она процветёт весной.

И гудит, гудит подо мной

мост со сломанною спиной.

Говорю не о том; ничего, мой свет,

вот что важно, слушай меня:

ничего не бойся. На свете нет

ничего, что бы стоило дня,

проведённого в страхе.

Смейся, люби,

пока можешь дышать – дыши.

И не бойся ни тьмы, ни чёрной глуби,

ни подкравшейся в ночь тиши.

Пока ты живёшь – значит, смерти нет.

Ничего не достойно страха, мой свет.

До свидания, не вспоминай меня,

я желаю тебе в очаге огня,

и весной чтобы падать в густую траву,

и чтоб вечером – тёплый чай…

Будь подальше от мира, где я живу,

и, пожалуйста, не отвечай.

Морозный воздух да вымершие деревни,

иди своею дорогой, с неё не сворачивай.

Чёрным на сером проступают вокруг деревья,

голос у них под ветром глухой и вкрадчивый.

Ноябрь – это время отправляться

во внутреннюю Россию,

по земле, от травы очищенной, оголённой,

дойду, дойду и не обессилю

под созвездием Скорпиона.

Осень была легка, улыбалась тебе, вальсировала,

а потом затянула на чёрный безвыходный остров.

Ноябрь – это время любить одиноко и остро,

в плащ закутавшись для тепла,

беспредметно,

расфокусированно.

Любить всех тех, о ком давно не вспоминал и не думал,

кого увидел впервые,

пришёл ноябрь – и ветром холодным сдунул

пыль от обид.

Остались запахи дымовые

от горящих костров, опавших листьев,

земли обнажённой,

остался воздух – морозен и кристально прозрачен.

Иди, оставляя лишнее нищим и прокажённым,

туда, куда не дошёл бы живым и зрячим.

воздух кажется влажным после огня и пожара,

по солёному снегу бежала, долго бежала,

упала в него лицом: «не надо мне вашего неба,

мне б отдохнуть немного, мне полежать бы, мне бы

пару минут никого не звать, никуда не мчать,

пару минут успокоенно помолчать».

безнадёжность целительнее времени и таблеток,

безнадёжность страшна и правдива, удар ее меток,

глаза у нее – как у Девы Марии с иконы,

что висела у меня над кроватью в детстве.

безнадёжность спасает умирающих и влюблённых,

целует в лоб и шепчет: «теперь мы вместе».

воздух холоден, как влажный платок при температуре.

«мама, я заболела? почему я лежу на бордюре?»

бежала-бежала, из-за синей реки, из-за брянского леса,

и луна была подтаявшей и белесой,

больше некуда стало бежать, лежи теперь в снег

башкою.

господи, какое же это счастье.

счастье какое.

россыпью розовых звёзд, золотых комет

ангел безнадёжности приходит в нужный момент,

неизменно – в нужный момент,

он приходит к тем, кто безнадёжно неизлечим,

открывает окно в больнице, показывает, что почём,

мы кричим, мы всегда кричим

под его ледяным мечом,

корчимся, пока мир не становится неразличим,

потому что жить дальше не видно больше причин.

а потом становится больше не больно,

и голос слышится огневой:

«поднимайся, теперь ты воин господа твоего».

боль моя, свет небесный, пребудь со мной,

проведи меня через ад, пустыню и зной,

ибо их пройдёт, чтобы снова выйти на свет,

только тот, кто точно знает: надежды нет.

твёрже камня его нутро, и к любому бою,

и к любым препятствиям он готов.

да пребудет со мной безнадёжность моя.

и с тобою.

ныне. и присно. и во веки веков.

безымянная радость моя, бесконечный свет,

я пишу, ибо слишком много букв в моей голове.

я не знаю, что есть любовь, кроме бесконечного

разговора,

заполночного спора,

бесконечного диалога, сказки, что сказывается

нескоро,

буквами, словами, касаниями рук и волос.

любовь есть хорал, бесконечен и двуголос.

и сейчас я одна, но я с тобой говорю,

это то, что дарит мне силы пройти по этому январю,

я молюсь деревьям, людям и небесному всевидяще-

му царю,

и я вижу дорогу, она серебряна и лилова.

больше нет у меня ничего, кроме слова.

и любовь моя – это слово,

и слова сплетаются в красную, нервущуюся нить,

выстилающуюся дорогой.

всё, что есть на свете – это повод для диалога,