Из моего прошлого, 1903–1919 годы. Часть 4 - [56]

Я посоветовал ему избрать второй путь и тут же, с его разрешения, позвонил к Столыпину и просил его разрешить Генералу Поливанову, находящемуся у меня в Министерстве, немедленно прибыть к нему по спешному делу. Разрешение было дано, и он немедленно уехал от меня.

Не прошло и часа времени, как Столыпин позвонил ко мне и попросил меня зайти к нему вечером, сказавши, что он просто ошеломлен тем, что только что узнал.

Вечером я пришел в Елагинский дворец и нашел Столыпина в величайшем волнении. Он оказал мне, что просто не знает, как ему лучше поступить: ехать ли немедленно к Государю или обождать два дня до его очередного доклада и попытаться отговорить Государя от принятого решения, а до того повидать Сухомлинова и склонить его на то, чтобы он не торопился передвижением воинских частей, еще не выступивших в путь?

Я высказывал ему, что лучше избрать второй путь, и просил только найти способ, не обнаруживать в этом случай Поливанова, а сослаться хотя бы на то, что он получил донесение одного из губернаторов, сообщившего ему о возникающих затруднениях в спешном приискании и приготовлении помещения для войск. Я привел ему также аргумент, все время волновавший меня, а именно неизвестность того, принята ли такая мера с ведома нашего союзника Франции или она явится сюрпризом для нее, как стала для нас.

Столыпин особенно отметил эту мысль и обещал держать меня в курсе того, что ему удастся сделать.

Через день мы снова свиделись с ним, после того, что он имел возможность переговорить с Сухомлиновым, и он сказал мне только: "этот человек совершенно невменяем. Представьте себе, что он объяснил мне, что никакого упразднения крепостей сейчас и не предполагается, как не предполагается и вывода войск на Восток, а проектирована чисто теоретическая мера о том, как мы поступим, когда у нас будет разработан мобилизационный план 18, что, может быть, последует через 5-6-7 лет, а теперь все остается по старому, только будет выведено на Восток несколько артиллерийских бригад, которые формируются вновь и не имеют себе помещения на Западе". Он прибавил, что говорить с ним безнадежно, так как он, видимо, и сам ничего не знает, а только подписывает то, что ему подсовывают. Остается единственная надежда на то, что, может быть, Государь задержит его бессмысленные бредни или поймет, что без соглашения с союзником мы не имеем права перепутывать наших карт.

Два дня спустя Столыпин опять позвал меня к себе и передал мне, что и Государь смотрит на утвержденный им доклад, как на меру отдаленного будущего, заверил его, что никакого разоружения крепостей Он не допустит и прямо заявил уже будто бы Сухомлинову, что все меры но осуществлению этого плана должны быть заранее доведены до сведения Французского Генерального Штаба и все сношения с последним должны идти при самом близком участии Министра Иностранных Дел и Председателя Совета.

На этом и окончился этот вопрос в его формальном положении. Ни со Столыпиным, ни потом со мною никто не сказал ни одного слова. Не обмолвился со мною и в 1913 году Генерал Жоффр, в бытность его в Петербурге.

На самом же деле разоружение крепостей производилось и в 1911 и в 1912 году, но никаких сведений об этом до меня официально не доходило, и затем мне стало известно лишь уже в 1914 году, что столь же спешно началось восстановление их, {422} когда мы, вне всякого плана №18, не только не оттянули наших войск из Привислянского выступа, а сами, идя на выручку нашего союзника, повели наступление на западном направлении в Восточную Пруссию, оттянули на себя часть Германских корпусов с французского фронта, спасли положение Франции, но затем закончили наше наступление в августе 1914 г. разгромом армии Самсонова при Сольдау.

А когда в 1915 году шли кровавые бои за Варшавою, на Бзуpе и все мы лихорадочно ждали переменчивых вестей о них не раз на ум приходило воспоминание о том, какую роль сыграло в этом отношении то, что произошло у нас в 1910 году.

Судить об этом теперь я на имею никакой возможности, потому что в моем распоряжении ни тогда, ни впоследствии не было никаких сведений - их не признавалось нужным сообщить правительству, а тем более Министру Финансов.

Столыпин уехал в конце августа в Западную Сибирь согласившись со мною, незадолго до отъезда, по главным разногласиям моего ведомства с его сотрудниками, по всем сметным расчетам.

Вернулся он из поездки в прекрасном настроении в половине сентября. Еще до первого заседания Совета Министров, он попросил меня зайти к нему, чтобы поделиться, впечатлениями, и долго рассказывал обо всем, что видел и слышал, не раз повторяя, каким ключом бьет в Сибири жизнь, как богатеет край и как перерождается там все что переселяется с коренной русской земельной тесноты, какое для него будет счастье доложить об этих незабываемых впечатлениях Государю и сказать Ему, что еще 10 лет мира и дружной работы правительства, и Россия будет неузнаваема.

Но уже и теперь ясно всякому, если только он не слепой от рождения, как быстро справилась страна с последствиями войны и революции и какими гигантскими шагами идет она вперед.