Из Лондона в Москву - [35]

22 октября, 1920 года.

Закончено! Я работала до половины первого ночи. Думаю, что это успех. Он тоже так сказал, но мне это работа далась очень трудно. Вечером надолго отключился свет. Секретарь зажёг четыре свечи. Троцкий начал куда-то звонить и выяснил, что освещение пропало во всём городе. Я поинтересовалась, не могло ли это быть началом контрреволюционного заговора. Троцкий рассмеялся и спросил: «А вам этого очень хочется?». Я пояснила, что это бы нарушило однообразие.

Пока не было света, я читала статью о большевизме в газете «The Times», кажется, от 4 октября. У него на столе лежало несколько английских газет, и мы вместе просматривали их. Нас позабавило сообщение, что он (Троцкий) ранен, а Командующий Конной армии Будённый отдан под трибунал. Были опубликованы даже описания баррикад на улицах Москвы. Кто-то ошибся, приняв штабеля дров, которые на открытых трамвайных платформах каждый день развозили по городу и сгружали на мостовые, за построенные баррикады.

Когда снова зажегся свет, я лихорадочно приступила к работе и в таком темпе лепила до половины первого ночи, отчаянно понимая, что это последний сеанс у Троцкого.

В полночь он стоял рядом, порядком уставший, но невозмутимый и терпеливый. Именно тогда я решилась попросить его расстегнуть воротник. Троцкий послушно выполнил мою просьбу. Я неистово работала ещё полчаса, но время неумолимо бежало вперёд. Мне хотелось выразить в глине его буйную энергию. Моё внимание достигло предела, как это всегда бывает на завершающей стадии. Прощаясь, Троцкий сказал: «Eh bien, on ira ensemble au front?». Но что-то подсказывало мне, что мы больше никогда не встретимся. Хочу сохранить в памяти незабываемое впечатление проведённых вместе часов, атмосферы сотрудничества и спокойствия, молча охраняемых вооружённым часовым у двери снаружи. Дневной свет только бы испортил создавшуюся идиллию.

Примечательна судьба Троцкого. Кем он был в молодости? Эмигрантом из России, журналистом. Даже тогда, как мне рассказывали, он выделялся остроумием, но его остроумие было пропитано едкой горечью. Он сам себя сделал, подсознательно оттачивая свой характер. У него манеры и непринуждённость человека, рождённого для великих свершений. Он стал государственным деятелем, руководителем, вождём. Но если бы Троцкий не был Троцким, и не прославился бы на весь мир, его блестящий ум всё равно не остался бы незамеченным. Причина, из-за которой с Троцким оказалось так трудно работать, кроется в его тройственной индивидуальности. Он очень начитанный человек, острый на язык, непримиримый к врагам политик, и одновременно он может предстать пред вами очаровательным веселящимся школьником с ямочками на щеках. Все эти три стороны его личности я наблюдала в определённой последовательности и запечатлела их в глине.

23 октября, 1920 года. Суббота.

Москва. Утром мне надо было забрать бюст и перенести его в отведённую мне в Кремле комнату. Я пришла в одиннадцать часов, Троцкого ещё не было. Его машина находилась в моём распоряжении, и три человека помогли перенести бесценную работу. Эти моменты стоили мне несколько лет жизни! Но бюст остался в полной сохранности, и я чувствовала себя на вершине блаженства. Когда мастер по отливке увидел этот бюст, он даже воскликнул от восхищения. Бесспорно, он очень похож на оригинал, и всем нравится. Поскольку Троцкий пользуется всеобщим обожанием, я расцениваю как величайший комплимент моей работы то, что большевики считают её достаточно хорошей.

Невозможно описать, какое чувство облегчения я испытываю, завершив работу над бюстами Троцкого и Ленина. Я просыпаюсь ночью и задаюсь вопросом, неужели это не сон. Сейчас я совершенно счастлива, я достигла своей цели. Я доказала, на что способна, и люди в ответ в меня поверили. Меня больше не терзают сомнения и страхи. Те, кто раньше сомневался в моём успехе, сейчас относятся ко мне с уважением, поддержкой и даже с восхищением. Я счастлива, так счастлива! Я пою, когда просыпаюсь утром; пою, когда умываюсь холодной водой; легко сбегаю вниз, где меня ждёт завтрак с кусочками чёрного хлеба! Каждое утро я завтракаю вместе с Литвиновым. Мы спускаемся к столу к одиннадцати, когда все остальные уже поели, поэтому можем спокойно поговорить. В присутствии Ротштейна основной темой разговора становится Россия. Если за столом оказывается Вандерлип, он говорит исключительно об Америке. (Он обычно покидает столовую со скучающим лицом, если разговор затрагивает другую тему!). В Европе модно поливать грязью Литвинова и считать его ужасным чудовищем. Думаю, он хитрый дипломат. Каким бы он не был, он лучше, чем кажется. И хотя Литвинов официально не получил за это никаких признаний, он здесь очень много сделал для английских заключённых. К сожалению, у него резкие манеры. Отказываясь выполнить что-то, он демонстрирует, что это его не касается, но очень скоро он меняет тактику и оказывает поддержку тем людям, которые ополчились против него за предыдущий отказ. По отношению ко мне Литвинов искренен, откровенен и всегда готов прийти на помощь.

Я очень доверяю ему и твёрдо знаю, он мой друг. Я могу полностью положиться на него. Но сегодня он разозлил меня. Внезапно, без всякого предубеждения, Литвинов, откинувшись в кресле, пронзительно посмотрел на меня своими маленькими глазами и произнёс: «А вы знаете человека по имени Рассел Кук (Russell Cooke)?». Я очень удивилась и сказала, что знала одного молодого человека по имени Сидней Рассел Кук (Sidney Russell Cooke). Я так и не поняла, каким образом Литвинов мог слышать о нём. Литвинов продолжил, сказав, что Каменев его знает. Я подтвердила это, пояснив, что я сама их познакомила. Тогда Литвинов спросил: «А он что, работает в английской разведке?». В этот момент я почувствовала, как у меня по спине побежали мурашки. Но я собралась и ответила, что, насколько мне известно (и это действительно меня мало интересовало), Сидней Кук работал в Лондоне в ожидании благоприятного момента, чтобы примкнуть к либеральной партии. Литвинов в ответ на это что-то проворчал и не стал продолжать разговор. Но остался какой-то неприятный осадок. Незначительное замечание, пустяк, а на душе появилась тревога. Я спросила, можно ли мне встретиться с Константином Бенкедорффом, офицером российского флота, сыном графа А.К. Бенкендорффа, бывшего посла России в Великобритании.