Из Лондона в Австралию - [7]

Кроммер почувствовал, что волосы на голове у него становятся дыбом, – Они думают, что я украл бриллианты у лэди Кроуфорд, – со вздохом сказал он – Это была проделка моего двоюродного брата, который и меня тут запутал.

Некоторые из арестантов тихонько засвистали. «Бриллианты лэди Кроуфорд! Не мелко ты, братец, плаваешь. Ну, не миновать тебе свадьбы с дочкой веревочника».

– Вы думаете? – вскричал немец. – Но кто же вешает воров. Если бы даже допустить, что я вор? На моей родине только закоренелых злодеев наказывают смертной казнью.

– Ну, так там я непременно бы стал воровать, – прошу прощения! Даже постаралея бы, чтоб меня напрасно заподозрели в воровстве. Только, видишь ли, приятель, сказал писарь, крепко стискивая руку немца, – мы в Англии, и тебе так же не миновать виселицы, как жизни не уйти от смерти! Тебе бы придумать что-нибудь поумнее, а не раздражать высокопоставленных господ. А любишь кататься, – любя и саночки возить! Давай-ка деньги, мертвый человек, живые-то лучше с ними распорядятся.

Кроммер с силой отдернул свою руку, – Не хочу! – закричал он. – Пустите! Все, что у меня есть, это – сущие пустяки, но, если я действительно должен умереть, все это – единственное наследство для моего сына.

– До твоего малыша нам дела нет, приятель. Давай-ка деньги.

– Дайте дубине работу, так и та найдет, что поест. Господи! Этот счастливец на свободе, чего еще ему надо?

Вся толпа скучилась вместе и напала на немца, притиснув его к стене, где он не мог уже отбиваться. В это время сквозь туман проглянул бледный месяц, и в мутной полосе света, прорезавшей тюремную тьму, можно было разглядеть все эти искаженные лица, с жадно горящими глазами, которые старались отнять у немца его ничтожные сбережения.

В продолжение нескольких секунд все они толпились, жали и мяли друг друга, и Кроммер почувствовал, что его со всех сторон обшаривают несколько привыкших к воровству рук.

– Тебе уж денег больше не надо, – давай их сюда!

– И часы! Часы!

– У него еще и часы? Ого! Это уж моя добыча!

– Нет, моя! Такая находка в редкость!

Голову Кроммера загнули назад, кто-то крепко держал его за руки, а колени прищемили, как в тисках, и со всех сторон давили так, что он едва дышал. Рылись во всех карманах и тащили оттуда все, – деньги, часы, карманный нож, трубку, даже носовой платок и галстух. Когда больше взять уже было нечего, его бросили, и он, совершенно изнеможенный, упал в угол, а арестанты, присев на корточки, старались отнять друг у друга награбленное. Слышались брань, ругательства и, время от времени, подавленный стон физической боли. Кроммер чувствовал какое-то оглушение и притупление всех чувств; он ощупывал пустые карманы, задавая себе бесцельные вопросы, – неужели все его трудовые деньги пропали для него безвозвратно?

Вдруг загремели ключи и засовы, тяжелая железная дверь распахнулась, и в камере появился тюремный сторож, держа в левой руке фонарь, а в правой ременную плеть, которою он размахивал в воздухе.

– Бездельники! – кричал этот маленький широкоплечий человек с пьяным лицом. – Негодяи! Хотите, чтоб я разогнал вас?

И плеть, хлопая, пошла гулять по спинам, головам, рукам и плечам, даже по бледным, испитым лицам и в бессильной злобе сжатым кулакам. Поднялись кроки, жалобы, проклятия, угрозы, которые леденили кровь в жилах немца. Арестанты все столпились в кучу, но никто не оказывал сопротивления расходившемуся надзирателю; они изгибались, под ударами, стараясь как-нибудь защитить от плети хоть лицо, но ни одна рука не поднялась, чтоб выхватить это орудие пытки. Лишь один отделился от толпы, но не для открытого нападения: он втихомолку, медленными, но уверенными шагами отошел прочь. Это был Волк. Он улыбался, скрестив руки, как бы сознавая, что его не может коснуться ни один удар; он щелкал острыми, белыми, сверкавшими при свете фонаря зубами. Глаза надзирателя следили за ним с дикой ненавистью. Оба с секунду стояли неподвижно друг против друга, словно настоящие волк и охотник в борьбе на жизнь и на смерть. Наконец, надзиратель опустил плеть и пошел к двери, сопровождаемый шипением и вытьем своих жертв.

Сотни раз надевал он арестантам наручники, в надежде устрашить их, и каждый раз его противник разрушал его надежды. Он ненавидел его, способен был хладнокровно задушить его. Уходя, он еще раз обернулся, посмотрел на Волка и, когда взгляды их встретились, провел пальцем по шее. «Повесят!» означал этот жест. Волк оскалил зубы, но не произнес ни слова.

И тюрьма опять погрузилась в тьму. Кроммер почувствовал под ногами что-то жидкое, липкое, машинально он дотронулся до этого дрожащими пальцами, и запачкал их в теплой красной человеческой крови. Это уже было слишком. Нервы Кроммера не выдержали, и он бессильно опустился на землю.

Пока все это происходило. Антон напрасно ждал возвращения домой отца. Сначала он открыл у себя на чердаке окно и смотрел на факелы кукольного театра, который его сильно интересовал. Но всех прелестей его он не мог рассмотреть на таком расстоянии и успокоивал себя надеждой, что пойдет завтра и увидит представление. Тут были и чорт, и архангел, и трубочист, и мельник и наконец сверхестественной величины кот. Как хотелось Антону увидать все это поближе!