Из истории растительных династий - [46]
В 1958 г. в одной из скважин недалеко от реки Большая Сыня в отложениях, считавшихся пермскими, геолог Ф. И. Енцова обнаружила остатки растений, которые были переданы на определение М. Ф. Нейбург. Как раз в это время, окончив университет, я пришел на работу в Геологический институт и в один из первых дней стал свидетелем разговора М. Ф. Нейбург с геологом А. В. Македоновым, под началом которого работала Енцова. Я видел, какое впечатление произвело на Македонова сообщение Нейбург, что найденная на Большой Сыне флора триасовая, что определенные отсюда растения хорошо известны в верхнетриасовых отложениях Центральной Европы. Для геологов, работающих в Печорском бассейне, это было большое событие. Пришлось пересматривать сложившиеся взгляды, перекраивать геологическую карту, снова смотреть эти отложения, прослеживать их, собирать остатки растений и животных.
Я рассказал обо всем этом попутно, чтобы еще раз показать, как сильно могут влиять находки ископаемых растений на повседневную работу геологов, на правильное понимание строения земных недр. Но мне хотелось бы подчеркнуть другое. Среди образцов с Большой Сыни оказалось несколько листьев с хорошо сохранившейся угольной корочкой и достаточно отчетливыми жилками. Представьте себе папоротник, у которого конечные перышки срослись краями, а жилки располагаются по-прежнему, и вы получите впечатление о найденном здесь растении. Правда, это был не обычный, а семенной папоротник. Перебирая литературу, М. Ф. Нейбург нашла изображения очень сходных листьев из Южного Приуралья. Они были отнесены к роду Aipteris, который считали близким родственником катазиатского рода гигантоптерис (о нем уже шла речь в этой главе). Гигантоптерис - пермское растение, и Aipteris впервые был найден в пермских отложениях. Многочисленные находки Aipteris в триасе Печорского бассейна и в Южном Приуралье наводили на мысль, что при формировании раннемезозойской флоры этих мест ощущалось непосредственное влияние флоры Катазии.
Для гигантоптериса и его ближайших катазиатских родственников характерно образование сетчатого жилкования. Это значит, что мелкие жилки соединяются друг с другом и закрывают всю пластинку листа мелкой сеткой (рис. 40, а). Такое же соединение жилок как будто было видно и на листьях Aipteris из Печорского бассейна и Южного Приуралья. Но потом возникли сомнения. Геологи нашли в Печорском бассейне, а затем и в Башкирии листья, которые прошли естественную химическую обработку. В плоском мешке из кутикулы здесь отлично сохранились все жилки. И тогда выяснилось, что они друг с другом никогда не соединяются (рис. 40, б). Теперь хорошо говорить "выяснилось". За этим словом стоит далеко не легкая работа по внимательному изучению отпечатков и фитолейм, анализу литературы, специальная микроскопическая техника. Вместе с получением препаратов кутикулы эта работа отняла у московского палеоботаника И. А. Добрускиной больше года.
Рис. 40. Жилкование семенного папоротника из триасовых отложений Печорского бассейна (семенной папоротник и катазиатских гигантоптерис неверно считали близкими родственниками)
Рис. 40. Жилкование семенного папоротника из триасовых отложений Печорского бассейна
Рис. 40. Катазиатских гигантоптерис
Рис. 40. Катазиатских гигантоптерис
Когда такой вывод был сделан, от родства с катазиатским гигантоптерис пришлось отказываться. Родственников надо было искать сызнова. Сыграли свою роль доли миллиметра, на которые не дошли друг до друга жилки, Не надо думать, что для растения эти доли миллиметра - мелочь. Слившиеся жилки сразу приводят к иному ходу обмена веществ в растении, а этим уже никак нельзя пренебрегать.
К счастью, родственники нашлись довольно скоро. Это были те самые листья из среднеевропейского триаса, на которых И. Борнеманн сто с лишним лет назад впервые в мире начал эпидермальные палеоботанические исследования. Лучшие образцы этих листьев хранятся в Шведском музее естественной истории. В ответ на робкую просьбу И. А. Добрускиной прислать из дублетного фонда, хотя бы на время, для сравнения ломтик угольной корочки или препарат кутикулы из Стокгольма пришел увесистый пудовый ящик с теми самыми листьями, которые описаны в литературе.
"Сикстинскую мадонну" знают все, в миллионах репродукций она разошлась по всему свету. И все-таки самая лучшая репродукция никогда не заменит подлинника. Поэтому не из вежливости стояла толпа людей у этой картины, когда в Москве была выставлена Дрезденская галлерея. Пожалуй, будет преувеличением сказать, что палеоботаник испытывает то же чувство, когда видит перед собой отпечаток, на фотографию или рисунок которого он много раз смотрел в книге. Но сходное ощущение, безусловно, возникает. Наконец можно самому рассмотреть все те детали, которые опустили или просто не заметили предшественники, проверить прежние выводы, как свои, так и чужие.
Присланные из Стокгольма образцы окончательно убедили Добрускину, что именно в Европе, а не в Катазии, жили ближайшие родственники печорских и южноуральских листьев. В биографии раннемезозойской флоры появилась хорошо обоснованная документами запись. Сыграла свою роль какая-то незначительная на вид мелочь. Но на таких мелочах и держится современная палеоботаника. И наоборот, пренебрежение ими рано или поздно приведет к грубой палеоботанической ошибке, а начавшаяся цепная реакция в конце концов ударит по интересам геологической практики.
