Из истории гуситского революционного движения - [57]

. Предшествующая статья отвергает все установления католической церкви, как выдумку человеческую, которые, следовательно, не обладают никакой божественной силой: «…Все людские установления и церковные обычаи, какие бы то ни было похвальные и полезные, должны быть безусловно устранены и вырваны, как плевелы из пшеницы»[561]. Эти статьи означали, что подвергался сомнению не только авторитет отдельных докторов церкви, но и решения церковных соборов и декреты папы, что вело по существу к полному отрицанию значения римско-католической церкви и ее норм. В отличие от Гуса и представителей бюргерской оппозиции периода гуситских войн хилиастами отвергались произведения всякого рода ученых богословов, которыми церковь подкрепляла свои феодальные привилегированные позиции. В статье 57 было сказано: «Грамоты, учения и сборники проповедей святых докторов, признанных первоначальной церковью…, как Дионисия, Оригены, Киприана, Яна Златоуста, Иеронима, Августина, Григория и иных, верующие не должны читать и учиться у них и привлекать к подтверждению смысла Писания»[562]. Это положение содержится во всех вариантах антитаборитских статей и в трактате Пршибрама. В первом хилиастическом отрывке в хронике Вавржинца по этому поводу было записано: «Ничего из написанного или сказанного каким-либо доктором (имеются в виду доктора богословия. — А. О.) не обязаны соблюдать или вообще им верить, но только тем, которые определенно содержатся в канонах Библии, потому что все книги таковых учителей являются хитростями Антихристовыми и потому должны быть отвергнуты, уничтожены или сожжены»[563].

В духе кардинального пересмотра рассматривалось таборитами учение католической церкви о семи таинствах, вопрос об обрядах, об организации самой церкви, о церкви как учреждении. Большинство таинств римско-католической церкви табориты отвергали вообще. Полностью отрицался заупокойный культ в связи с тем, что не признавалось учение церкви о чистилище: «69 …абсолютно не следует никаким способом признавать или как-либо доказывать в потусторонней жизни очистительный огонь (для) душ, выходящих из тела». 70. «…Верующим абсолютно не следует совершать за мертвых, пусть за кого бы то ни было, никаких ходатайств, молитв и милостынь, как недозволенные»[564].

Пршибрам подтверждает это отрицание чистилища и заупокойного культа: «Далее, проповедовали и установили, чтобы христиане не верили в очищение душ верных на том свете, браня его (чистилище. — А. О.) многими способами…, проповедовали и проводили, что верные христиане не должны просить бога за те души умерших, и ни молитвами, ни подаяниями не помогать им…»[565].

Коренным образом менялся характер некоторых церковных «таинств» в таборитском толковании и практике. Не отрицая необходимости исповеди, радикальные табориты считали, что она вовсе не должна быть тайной, и превращали ее в публичное покаяние провинившихся в чем-либо людей перед самими верующими. Мистический характер исповеди при этом терялся. В одной из антитаборитских статей сказано: «Далее, утверждают, что верующие никогда (и) никаким способом не должны уважать и сохранять тайных исповедей»[566].

Отвергались посты и иные действия за греховные проступки (статья 62).

Более десяти статей того же источника посвящено вопросу о причащении. В духе учения Якоубека Гуса табориты признавали необходимость причащения и, в отличие от католической церкви, считали, что каждый верующий имеет право причащаться под двумя видами, т. е. хлебом и вином, символизирующими тело и кровь господню, как учила церковь. У гуситов всех направлений требование причащения под двумя видами было  принято в числе четырех пражских статей, являясь одним из важнейших. Объясняется это тем, что в предгуситское время только, католическое духовенство имело право причащаться под двумя видами, а все миряне, светские люду, причащались только освященным хлебом. Подлинно верующие люди, а такие составляли тогда еще абсолютное большинство, полагали, что вследствие такого ограничения они не полностью очищаются от грехов во время причащения и находятся в неполноправном положении по сравнению с духовенством. Требование причащения под двумя видами было направлено против исключительных привилегий духовенства и, являясь поэтому формой протеста против монопольного права священников, приобрело такую большую популярность и значение. Если мы вспомним, что причащение являлось важнейшим из семи «таинств», которые были установлены догматами, то станет понятным, что отказ от католического учения о причащении вел к подрыву авторитета церкви в целом.

Так же, как и Уиклиф, Гус и Якоубек, табориты считали, что священник, виновный в смертном грехе (т. е. в разврате, пьянстве, симонии и пр.), теряет свои особые права, перестает быть посредником между богом и людьми, представителем бога на земле. У таких священников должно было отниматься и право на совершение каких-либо других таинств (статья 43), церковной службы вообще. В статье 41 указывалось: «…Ни один священник, который находится в каком-либо смертном грехе, не имеет власти от бога отпускать (грехи) или крестить»