Из глубины - [4]

— Еще раз прошу тебя, Коля. Брось эту ерунду. Я могу ошибаться, и следы эти могут быть от чего угодно. Любое стечение обстоятельств.

Николай задумчиво покивал и тихо проговорил:

— Понимаешь, Паша… В пятьдесят девятом году, когда я был еще совсем пацаном, один местный грек, Статырос, вышел в море по тихой погоде на баркасе проверить крючья. И вернулся через двое суток. Ослабевший, едва живой. И без ноги. Ему спасли жизнь, хотя он и потерял очень много крови. После этого он прожил еще лет двадцать. Я часто видел, как он часами стоит на скале, опершись на костыли, и высматривает что-то в море. Он так и не сказал никому, где потерял ногу. Вот еще. Три года назад в Феодосии ушел на море и не вернулся майор, спортсмен-пловец, кандидат в мастера спорта. Его нашли у нас, в балке, спустя неделю. Без обеих ног. Я тебе могу еще назвать на вскидку с десяток случаев, когда люди пропадали без вести в районе Карадага.

— В любом курортном городе, Коля, тебе могут назвать сотни подобных случаев. И морские чудища здесь не причем. А причем — катера, лодки с моторами и водка. Ты ведь биолог, мне ли тебе рассказывать, какова вероятность того, что в окрестностях заповедника болтается монстр. Один, понимаешь, о популяции я вообще молчу. Да ведь это Черное море, Коля… Исхоженное вдоль и поперек. Выглянь сейчас — и ты увидишь как минимум два судна на траверзе. Это не Богом забытый архипелаг в Тихом, и не глубины Атлантики. Здесь все как на ладони. Водись в наших краях какой-никакой неведомый зверь — он был бы давно замечен, отловлен и классифицирован. Так что, брось заниматься ерундой и пошли ко мне. Коньяку может выпьем…

— Спасибо, Паша, не пью я. Ты же знаешь. Как в армии каким-то пойлом отравился — с тех пор ни капли… Да и голова что-то разболелась. — Николай потер виски ладонями. — Но ведь должно быть этому какое-то объяснение. Должно быть. Может тварь не такая уж и большая. И популяция голов в двести. Метаболизм замедленный, режим питания — один-два раза в полгода. Ареал обитания ограничен. Скажем — подводные гроты… Ведь может быть такое? Паша, ведь это возможность открыть новый вид. Новый, понимаешь?

— Да-да… Попасть в учебники и энциклопедии… Понимаю, амбиции. Тебе надоело возится со своими моллюсками? Коля, у тебя работа в завершающей стадии. Ты доказал возможность выращивания дальневосточной устрицы, последний шаг — и ты на коне! Если ты сейчас раструбишь повсюду о своей находке — простыми смешками за спиной дело не обойдется. Если слухи дойдут до пердунов из академсовета — тебе припомнят все. Все, Коля. И статью твою припомнят, и высказывания все неосторожные, и брата твоего, сбежавшего в славный город Сиэтл, припомнят. И тогда — конец твоей карьере.

Павел замолчал, встал с кресла и направился к выходу. Николай тяжело вздохнул и поднялся следом. На столе резко зазвонил телефон. Николай нашарил в темноте трубку.

— Алло… Свирин слушает.

Павел остановился у дверей, прикурил сигарету и прислушался к квакающим звукам из трубки. Николай дослушал, и пробормотал:

— Сейчас еду, конечно… Еду…

Он швырнул трубку на стол и бросился к дверям. Павел посторонился и с тревогой глядя на друга спросил:

— Коля, что-то случилось?

Николай остановился на пороге и пробормотал:

— Внучка, Верочка… Потерялась. Не могут найти…

К обеду дождь прекратился, но по разбитой дороге стекал вниз неиссякающий поток грязной воды вперемешку с мусором. Павел остановил машину и задумчиво посмотрел вверх. Ехать почему-то не хотелось, но оттягивать дальше он уже не мог. Отпуск подходил к концу, впереди его ждала длительная командировка в одну из жарких стран Азии, и другой возможности в ближайший год-два могло и не представится. Павел закурил, положил руки на руль и надолго задумался. Из оцепенения его вывел гудок клаксона. Павел глянул в зеркало. Сзади моргал противотуманками микроавтобус. Павел включил зажигание и пополз на первой в гору. "Опель" нещадно кидало на выбоинах, видно было, что дорогой этой уже давно никто не пользовался по назначению. У облезлых грязно-зеленых ворот он остановил машину, вышел и постучал в калитку. Старый орех над его головой задумчиво шуршал пожелтевшей листвой, роняя вниз холодные капли. На стук никто не отозвался. Павел толкнул калитку и вошел в грязный замусоренный двор. В распахнутых воротах гаража громоздились какие-то ящики, старые матрасы, пустые бутылки. Машины в гараже не было. Павел поднялся по ступенькам к дому и громко постучал в дверь. Потом повернулся к открытой форточке и крикнул:

— Коля! Ты дома?

Внутри послышались шаркающие шаги. Заскрипели половицы, занавеска на двери отдернулась, показалось небритое полное лицо с набрякшими мешками под слезящимися глазами. Щелкнул засов.

— А… Это ты… Заходи.

Павел сделал шаг назад. Сутулый неопрятный толстяк в потертых вельветовых штанах так мало напоминал его бывшего коллегу, что Павел даже прикусил губу.

— Коля? Что с тобою?

Николай хмуро ухмыльнулся, поскреб нечистую щетину и махнул рукой, приглашая в дом.

— Заходи, Паша, заходи. Я тут это… Немного засрался… Все руки не доходят порядок навести.

Вслед за другом Павел осторожно вошел в дом. В нос ему ударил кислый смрад перегара. В доме царил полный бардак. Повсюду громоздились целые штабеля бутылок, среди мусора валялись книги и дурно пахнущие объедки. Николай кряхтя уселся на грязную постель. Перед ним на табурете стояла початая бутылка водки, тарелка с какой-то серой кашей и стакан.