Из глубин памяти - [22]
Мне запомнилась одна из послевоенных встреч. Вместе с другими писателями я приехал на беседу с ответственными работниками краев и областей, проходившими переподготовку на специальных курсах. Вечер еще не начался. Эренбург появился с некоторым опозданием. Увидев меня, он сразу подошел: «Скажите, Федор Маркович, Казакевич здесь?» — «Здесь», — ответил я. «Познакомьте меня с ним, я его в лицо не знаю».
Я подвел Эренбурга к Казакевичу, познакомил, и Илья Григорьевич тут же заговорил с ним о недавно появившейся превосходной повести Казакевича «Звезда», встретившей общее признание. Эммануил Генрихович был немного смущен тем, как хвалил его прославленный старший писатель. Но Эренбург говорил ему не любезности, не комплименты, а очень серьезно объяснял, что именно ему понравилось и чем повесть хороша.
Немного погодя он вышел на трибуну. Ему пришлось выдержать немало вопросов по поводу только что вышедшей в свет «Бури». Не все приняли этот роман. Критика толковала о преобладании публицистического элемента, о том, что «французская» часть написана более интересно, эмоционально и с большим знанием предмета, чем русская. В аудитории были люди, склонные напасть на Эренбурга. Он терпеливо слушал, потом отвечал, порою с прямотой, доходящей до резкости, настаивал на праве писателя писать так, как он задумал, говорил об особенностях художественного творчества, не поддающегося нивелировке. Илью Григорьевича не смутило недовольство части зала, шум, реплики с места.
Спустя несколько лет я видел его на юбилейном вечере в Литературном музее. Эренбургу исполнилось шестьдесят лет. Устроили выставку его книг, ораторы произносили приветственные речи. Илья Григорьевич держался, как всегда, деловито, спокойно, уверенно, без всяких признаков самодовольства, тщеславия, любования собой.
Эренбург был смел и принципиален. Ему случалось делать ошибки — они известны, — но это его не смущало. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Ошибки можно исправить, преодолеть, изжить, выйти на верную дорогу. Но надо не бояться думать и отстаивать свои мнения.
Очень любопытен рассказ Эренбурга, как ему довелось расспрашивать полковника гитлеровской армии, кадрового военного, штабиста, взятого в плен под Сталинградом. Эренбург допытывался, почему Гитлер не желал отвести 6-ю армию, обрек ее на гибель. Полковник нехотя ответил, что истинного положения вещей Гитлер не знал, ему всей правды не говорили.
— Почему?
Полковник объяснил. Однажды в 1941 году после битвы под Москвой, в которой немецкая армия потерпела первое крупное поражение, у Гитлера на докладе был один из кадровых генералов. Он правдиво обрисовал тяжелое положение на фронте под Москвой. Гитлер вскочил. «Это ложь! — кричал он истерически. — Вы лжете. Мои войска завтра пойдут в наступление и разобьют русских».
Генерал был немедленно отстранен от должности, впал в немилость.
— С тех пор, — сказал полковник, — Гитлеру говорили только то, что он хотел слышать…
…Осенью, на отдыхе в Коктебеле, я внезапно услышал весть о смерти Ильи Григорьевича. Он был неизменно правдив, имел мужество говорить то, что думал, сумел пережить все нападки на него, успел после всего испытанного, подводя итоги, написать свои мемуары, он сделал, кажется, все, что может сделать человек за свою жизнь: творил, воевал, любил, ненавидел, боролся, истратил силы сердца своего до конца.
Юрий Тынянов в моей памяти
Познакомился я с ним в 1934 году. Летом этого года состоялось решение о том, чтобы слить в одно целое два издательства художественной литературы: Московское товарищество писателей (МТП)и Издательство писателей в Ленинграде.
Как известно, из них образовалось издательство «Советский писатель». Мне было поручено осуществить это слияние (я был назначен директором и главным редактором «Советского писателя»). Проведя подготовительную работу в Москве, я поехал в Ленинград. На вокзале меня встретила Зоя Александровна Никитина. Уж не помню, как именовалась ее должность — то ли ответственный секретарь, то ли заведующий редакцией или как-то иначе, — но она была «деловой душой» издательства.
Я редко встречал такую энергичную женщину, знавшую свое дело во всех тонкостях. Она превосходно разбиралась в сортах бумаги, в шрифтах и всей технике типографского дела, сама могла набирать, знала работу технического редактора, художественного редактора, была влюблена в свое издательство и трудилась в нем неутомимо. Замечу, что после слияния она еще долго руководила Ленинградским отделением «Советского писателя». Зоя Александровна с молодых лет вошла в литературную жизнь Ленинграда, стояла близко к «Серапионовым братьям», ее друзьями с тех пор стали Константин Федин, Михаил Слонимский, Михаил Зощенко, семья Николая Чуковского и многие другие. В описываемое мною время она была замужем за Михаилом Эммануиловичем Козаковым, с которым мы тогда же и познакомились. Я побывал у них дома и с удовольствием увидел особый шкаф, в котором были собраны все книги, выпущенные Издательством писателей в Ленинграде, включая двенадцатитомное издание Александра Блока.
