Из Египта. Мемуары - [21]

– Вы здесь одна? – спросил он, стараясь во время разговора держаться к ней лицом.

– Нет, с друзьями.

Может, она все-таки хочет потанцевать?

– Я их знаю?

– Едва ли, но я вас познакомлю, – ответила она, даже не задумываясь, что ему, возможно, это вовсе неинтересно, взяла его за руку и повела сквозь нескончаемую толпу на другой конец террасы, где ее дожидалась группа молодых людей. У одного из них, того, что стоял, прислонясь к балюстраде, в руках был темно-бордовый кардиган, точь-в-точь как тот, в котором она пришла в дом его родителей. Попросила его подержать свой кардиган или же брала у него поносить и теперь вернула? Она представила его друзьям, рассказала, как заставила сына соседей ждать на пороге собственного дома. Все рассмеялись – на этот раз не над ее ошибкой, а над тем, как она закрыла дверь у него перед носом.

– С ней бывали случаи и похуже, – заметил один из молодых людей.

– Мы уезжаем, – добавил второй. – Нас ждут в британском консульстве.

– Хотите поехать с нами? – спросила она.

Он замялся.

– Будет весело, – она снова улыбнулась.

– Даже не знаю.

– Ну тогда в другой раз.

И обернувшись к юноше, державшему кардиган, жестом попросила ключи от машины.

– Нет. Я сам сяду за руль, – ответил он.

– Моя машина, я и поведу, – отрезала она.

Мой отец рассеянно дошел с ними до конца сада. Она открыла дверцу машины, села, потянулась отпереть двери для пассажиров, резкими энергичными движениями опустила стекло, так и не убрав ногу с тротуара, и нашарила ключом замок зажигания.

– Мое почтение вашей матушке, – сказала она, захлопнула дверь и завела мотор.

Он же, не двинувшись с места, наблюдал, как автомобиль тихо выезжает с консульского двора, медленно пробираясь сквозь колыхающуюся толпу, мимо припаркованных машин и ряда высоких пальм вдоль аллеи, плавно катится вниз по дорожке и вдруг, не доезжая ворот, рывком сворачивает у будки сторожа, вылетает с территории консульства и мчится к Корниш.

Там, где только что стояла ее машина, осталось лишь воспоминание о белой атласной туфельке на асфальте, о том, как девушка потянулась отворить двери пассажирам, а потом снова поставила ногу на тротуар, пытаясь нашарить в темноте замок зажигания. Быть может, перед тем как захлопнуть дверь, она подумывала снять туфельку и оставить лежать на асфальте.

А может, даже и оставила. Потому что позже в тот вечер, неожиданно поймав себя на том, что не в силах думать о ней или что черты ее потихоньку ускользают из памяти, точно антрополог, реконструирующий все тело по фрагменту кости, он вспоминал ее туфельку, потом стопу, от стоп поднимался выше, к коленям, блестящему белому платью, добирался до губ и на миг воображал улыбку на лице, которое годами видел на противоположной стороне улицы и на которое не удосуживался обратить внимание.

* * *

Несколько дней спустя, ранним утром в воскресенье, он увидел, как она идет мимо их сада.

– Куда вы? – спросил он.

– На пляж, – ответила она, махнув рукой на берег. – Пойдемте со мной?

– Почему бы и нет. А с кем вы идете?

– Одна.

– Подождите, я только надену купальный костюм.

На море они пришли довольно рано, успели поплавать, поваляться на песке, поболтать и уйти до того, как после мессы на пляж хлынули прихожане. На обратном пути заглянули в маленькую кондитерскую, где он купил ей пирожное и лимонад. Она съела еще и мороженое и сказала, что в следующий раз ее очередь угощать. Он весело согласился: «В следующий раз». Наконец они вернулись на рю Мемфис и остановились у ее дверей. Он подождал, пока она скроется в темной, лишенной солнца прихожей, постоял еще немного, потом перешел на другую сторону улицы, вошел в родительский дом с парадного входа и, к своему удивлению, обнаружил, что успел к завтраку.

Примерно в половине третьего, когда солнце лупило в пол веранды и он подумывал, то ли вздремнуть часок-другой, то ли вынести кресло в сад и просидеть там до сумерек с русским романом, вбежала его мать и со взволнованным удивлением сообщила, что мадам Адель просит его к телефону.

Интересно, подумал он, что ей нужно? И почему она звонит? А потом вспомнил. Неужели она – совершенно в дурном вкусе – скажет ему, чтобы впредь даже думать не смел ходить с ее дочкой на пляж? «Не компрометируйте мою дочь!» Неужели с нее станется выговорить этакую пошлость? Он уже пожалел о той судьбоносной минуте, когда увидел, как она шла мимо него с купальником, аккуратно завернутым в большое сине-зеленое полотенце. Почему матери вечно суют нос в дела дочерей и что именно успели обсудить две женщины, прежде чем позвать его к телефону?

У него перехватило горло.

– Алло, – произнес он со свинцовой тяжестью на сердце.

– Алло, это мосье Анри? – раздалось в трубке.

– Да, мадам.

– Мосье Анри, это мадам Адель, мама Джиджи.

Значит, он угадал. Присесть, что ли, подумал он, все равно день испорчен. Соседка явно собиралась разразиться одной из тех укоряющих тирад, которые блистательно пародируют в английских фильмах. Кто знает, в каком диком, мрачном, ханжеском средневековье живут эти люди. Недаром поговаривают, что ее отец молился каждое утро и даже отрекся от сына из-за женитьбы на католичке. Святая же снова изящно откашлялась.