— А ты умрёшь, когда я это выдерну? — спрашивает Аши. Человек бы умер.
— Нет, — шепчет тварь. — Если в моей ране не будет благословенного металла, я её залечу… Я умею залечивать многие раны — свои и чужие.
Голос у неё — как у человека, изо рта течёт тёмно-красная струйка. Она устала говорить. Аши хочет верить твари, но не верит. Она — порождение джунглей. Джунгли таятся и обманывают, джунгли берут то, что хотят — если человек не возьмёт в руки факел, топор или тесак.
Но Аши не может убить тварь.
Аши злится на себя. Он чувствует себя слабаком. Если бы он был воином из свиты правителя, он убил бы тварь и взял её золотые вещи. Воину это легко: убить живое существо и забрать то, что ему раньше принадлежало. Шкуру. Или кольца.
Но Аши не воин. Он тощий деревенский парень, чеканщик по меди, который из-за бедности живёт, как нищий крестьянин. У него нет силы, отваги и жестокости.
Аши не верит твари. Но ему жаль её.
Аши думает: надо решиться. Тесаком можно отрубить ей голову или перерезать горло. Он глубоко вдыхает. Решается.
Встаёт. Подходит к твари. Ещё раз вдыхает. Хватается за стержень, торчащий у твари из бока, и дёргает его изо всех сил.
Тварь издаёт дикий нестерпимый визг. От её пронзительного визга у Аши ломит виски. Тёмная кровь брызжет струёй. Тварь поворачивается на бок, выдирает клок собственных волос — побегов повилики — и зажимает ими раны на спине и чуть ниже груди. С трудом садится. Аши смотрит на её голый живот, с которого сполз остаток рубахи, и на человеческую грудь. Грудь нежна и округла, соски тёмно-алы, словно зёрна граната. На животе и груди нет чешуи.
У Аши ещё не было подруги. Ему тяжело смотреть на грудь твари, но отвести взгляд он не в силах.
Тварь сидит перед ним на земле, и руки у неё заняты ранами. Она смотрит Аши в глаза, снизу вверх. Ей не стыдно. У Аши снова горят щёки.
Тварь гибко стирает плечом кровь, текущую изо рта. Повилика на её голове шевелится, растёт так быстро, что за ростом можно следить.
Аши снова садится на корточки.
— Хочешь, чтобы я в благодарность за спасение легла рядом с тобой? — спрашивает тварь.
Боли в её голосе меньше, дышит она легче. От смысла её слов взгляд Аши соскальзывает с её груди на гниющие листья и папоротник, растущий из них.
Она нелюдь, но женщина, думает Аши. Подло требовать у женщины соития из благодарности. Но вслух он этого не говорит.
— Ты же — тварь из джунглей, — говорит он и улыбается. — А я простой человек. Мне не пристало прикасаться к телу демона, я найду себе жену среди таких же, как я.
— Но ты хочешь, чтобы я отблагодарила тебя, да? — говорит тварь. С каждой минутой она приходит в себя. — Может, ты хочешь золота? Оно тебе наверняка нужно.
Тварь снимает с длинных птичьих пальцев перстни с изумрудами невероятной красоты: густой зелени, почти переходящей в синеву, более тёплой зелени — как лист монстеры под солнцем, светлой зелени, теплейшей, как молодые побеги… Изумруды цвета джунглей — в золотых оправах тонкой нечеловеческой работы. Аши смотрит, как они таинственно мерцают на узкой нелюдской ладони.
— Далеко в джунглях, — говорит тварь тоном старой сказительницы, — есть давным-давно забытый людьми человеческий город. Деревья проросли насквозь дряхлые стены, кумирня обвита лианами, а на базарной площади, превратившейся в заросли, играют обезьяны. В подвалах владетельского дворца ещё целы несметные богатства. Если хочешь, я покажу тебе путь — и ты станешь богаче правителя, ты сам станешь владетелем.
Аши мотает головой, стряхивая с себя наваждение и золотой туман. Усмехается.
— Ты лгунья, тварь из джунглей. Даже если ты не заманиваешь меня в джунгли, чтобы съесть. Как я заберу с собой сокровище, о котором ты говоришь? Как принесу его в деревню? Как сберегу? У меня нет ни свиты, не солдат, я не умею воевать, да если бы и умел, думаешь, я тесаком защитил бы твой клад от людей правителя, а тем более — владетеля?
— Может, они не стали бы отбирать то, что твоё? — говорит тварь. Она смеётся, как весёлая девушка, оживая, и Аши приятно смотреть на её расцветающее лицо. Даже золотые змениные глаза уже не кажутся нестерпимо ужасными. — Вдруг они решили бы уважать закон?
Аши смеётся в ответ.
— Закон — это то, что они сами придумывают, — говорит он весело. — Они придумали бы закон, обязывающий меня отдать им золото. А до того, я спал бы, вздрагивая от каждого шороха — в ожидании воров или убийц. Золото счастья не даёт, а жизни забирает. А у меня несколько жизней, которые надо защитить.
— Мне померещился золотой туман вокруг тебя, — говорит тварь.
Аши пронзает стыдом.
— Тебе померещилось, — кивает он. — Ты пребывала в полубеспамятстве.
Тварь улыбается лукаво.
— Человек, сорви для меня несколько листьев с пурпурными прожилками. Вот они, у тебя за спиной. Я не могу встать, а их сок поставит меня на ноги. Это лучшее исцеляющее снадобье для дхангу, для таких, как я.
Аши на миг забывает дышать.
— Ты — дхангу?! Ложь джунглей, их насмешка, их фальшивые обещания? Ты — демон предательства? — и смеётся. — Нет, листья рвать не стану. Хочешь, чтобы я повернулся к тебе спиной, потому что собираешься напасть сзади?
