Из дневника попаданца. Необычный попаданец в 1941 г. - [9]

— Давай летеха иди.

— Ну товарищи военврач и военинженер, нам достается унтер (унтер в одиночестве шел за колонной). Он опасней, видно волчара (не лучше сучара) тот еще, да и у него не карабин, а автомат, вмиг может человек 20 переметить пулями. Военинженер ты имитируешь поплошание здоровья, падаешь, военврач типа тебе помогает, потом подбегаю я, поравняемся с унтером, втроем нападаем на него, твоя обязанность военврач вцепиться в автомат и не дать ему выстрелить, а отнимешь его, то вообще дважды молодец. Кстати как вас зовут товарищи командиры?

— Военврач 2-ранга Калиткин. (а я думал Чехов)

— Военинженер 2-ранга Прибылов. (совсем блин не СердюкоФФ)

— Все ясно товарищи? Теперь пробегитесь по командирам (танкистам и летчикам), сигнал для нападения мой крик – Бей гадов.

Минут через пять моя сводная команда из военинженера и военврача, доложили о том, что командиры и бойцы готовы и все в курсе про сигнал.

Тем временем, неспешно перебирая ногами и успешно пыля, мы уже подошли к многократно упоминаемому сужению, и я сказал военинженеру, -

— Ну щас те будет плохо, — и ударил его под дых, (подляво по полной конечно, а вдруг он сыграл бы плохо, наш Станиславский не скажет не верю, тупо постреляет), тут хрен дубль сделать даст унтер. — А теперь давай валяйся на здоровье, товарищ доктор на исходную.

Инженер упал воздуха ему, конечно, не хватало, я его на выдохе поймал, колонна прошла и к нему подбежал военврач. Военврач стал делать видимость медпомощи, и я пошел к ним, типа – "вставайте, товарищи".

— Херр Официр, тут человеку плохо очень нихтгутно.

Унтер подошел, и передергивая затвор вглядывается в лицо военинженера, вот он на расстоянии вытянутой ноги от меня, кричу,

— Беееееей ГАДОВ!

И с первым словом двигаю сапогом унтеру по яйкам, военврач молодец обеими руками схватил автомат, и тут военинженер пытается, снизу размахнувшись сапогом шандарахнуть белокурую бестию по телу (тоже мне рязанский брус ли). Выдираю у него и врача автомат, и задком МП-шки, бью унтера по голове, пилотка слетает, а военврач пасть открыл и тупо смотрит, инженер грамотно держит руки немца, остальные убивают голыми руками конвоиров. Блеааать раздается все-таки несколько выстрелов.

— Товарищи бойцы, поднимаем раненных, убитых, своих и немцев, да бегом с дороги, в лес отбегаем метров на 500–600 и отдыхаем.

И вся толпа дружно громыхнула в лес, как мигранты (земляки мои) от ФМС России, во время шаловливых наездов на несговорчивого работодателя (ну да земляки мои, и их судьба ФМСникам пофиг).

И вот сидим и лежим все, дыша как паровозы, немцы капитально добиты, часть погибла от асфиксии, часть от перелома шейных позвонков, большинство же от удара по черепу тупым твердым предметом (кто чо нашел тем и херакнул), все 24 с унтером. У нас теперь 24 карабина, 12 гранат немецких (почти как бейсбольные биты блин), один МП-40 (или 38 хер его знает я не спец). А у нас четверо убитых, трое раненных и два тяжело раненных, один в грудь, другой в живот.

Военврач осмотрел и шепчет мне в ухо:

— Обоих или срочно в госпиталь, или не жильцы.

— Товарищ Калиткин, увы, но тут у нас госпиталя точно, нет.

— Тогда не жильцы.

— Ну, облегчи им боль хоть военврач?

— Чем, из лекарств у меня лишь руки да мат.

— Ну да ты прав, прости военврач.

— Что же делать? — спрашиваю у врача

— Пусть лежат, добить у нас руки не поднимуться, сами умрут, этот через минут пять, а тот через полчаса – при этом у чеховца, даже дыхание не изменилось, врачи такие сукистые люди, ни хера им не жаль нас людей.

— Немцы, — говорит кто-то сзади, — мотор шумит, наверно машины, на танк не похоже.

— Пятеро быстро надеть форму противника, и ко мне, — командую я.

Рядом становится пятерка шустряков, ну и среди них как Онищук, так и наш друг сознательный киргиз.

— Как тя звать? — спрашиваю я у него.

— Рядовой Болотбек Мамбеткулов.

— Спасибо брат Болотбек, но поменяйся с кем-нибудь одеждой, ты какой-то ваще оригинальный немец получаешься, вот если б это был Халхин-Гол. Болотбек понял и проникся, и меняет форму цвета фельдграу, с каким-то более немцеподобным товарищем, на нашу родную РККА-шную хаки. И мы впятером идем к дороге.

Почти в традициях "Кавказской пленницы" перегораживаем дорогу, тока нас не трое, а пятеро, и посередине не Вицин, а целый Онищук. На дороге в метрах 100 от нас гремит опель – блитц, машина подъезжает к нам, мы стоим так красиво, что эсесовцы в "17 мгновениях" обосцались бы от зависти. Машина тормозит, дверца с стороны пассажира открывается и на дорогу вываливается немецкий офицер, и лопочет что-то нам (мат конечно, на фатерландском), я подхожу к нему навстречу, мигаю глазом Онищуку, потом приговариваю,

— Петро, гранату в кузов, — и выдохнув, бью офицера прикладом под дых, тот уходит в астрал, или в интервал, а может и в полный интеграл.

Шоферу плохо видно, что происходит, мы же справа снизу, и он, открывая дверь, выходит из машины. За ним откуда-то появляется один из наших, здоровенный блондин, "белокурая бестия" (правда нос горбатый), поднимает руки к голове немца, резкое движение и все одним шофером в вермахте меньше.

— Ложись кричу я, — всем, — гранаты, и все валимся на гостеприимную пыль белорусской дороги.