Из Декабря в Антарктику - [9]
Бородатое лицо застыло безмолвным отражением в воде. Растительность продавила щеки и свисает спиральками. Два глаза, необычно яркие, светятся голубым…
Кто я теперь?
Почерневшие пальцы попытались дотронуться до отражения, но нарушили спокойствие воды.
Погружаюсь голым телом в горячую воду, отдающую яичным запахом. Жар обволакивает, кожа мокнет хлебным мякишем. Сознание парит. Боли больше нет — ни внутренней, ни физической. Боль широко открывает глаза, сдирает старую кожу, покрытую пятнами сомнений и крошками проблем. Обновленный и отрезвленный, делаю глубокий вдох. Я все еще жив!
Набросав на влажную землю настил из пальмовых листьев, я провел остаток утра на берегу реки. Журчание подхватило сознание и унесло легким перышком. И сидел бы я так целую вечность…
— Do you want some papaya salad?
Мягкий голос побудил открыть глаза. Поворачиваю голову. По левую руку сидит женский силуэт, обведенный лучами солнца. Еле уловимый, светящийся ангел. Пытаюсь сфокусироваться, но глаза, как сломанный объектив, не могут слепить четкий образ.
Вот! Удалось разглядеть улыбку. Ожила как бабочка, севшая на лепесток лотоса. Ровный ряд жемчужных зубов. Блики солнца подсветили персиковую кожу. Такой нежный, ренуаровский образ. Небрежно упавшая на левый глаз челка.
Смотрит, изучает с любопытством, как необычного зверька.
Ну и зрачки! Два бездонных, утягивающих за собой водоворота.
Забираю у ангела картонную тарелку, кладу в рот щепотку струганной папайи. Девушка протягивает палочки для еды. Отмахиваюсь — пальцами вкуснее!
Свежесть зеленых стружек целует язык… Погоди-погоди. Что-то нарастает, тычет в язык, уже совсем рядом. Сквозь ноздри пробегает жгучая лавина, пронзающая остротой. Выдыхаю, еще раз выдыхаю. Кашляю. Корчу гримасу, по щекам текут слезы. Ух, уже успел позабыть ядреную остроту местной кухни.
Тайка звонко смеется.
Тянется, проводит ладонью по щеке, приглаживая упругий мох.
— Я знала, что ты появишься…
Осторожно и нежно трогает скулы, как бы убеждаясь, что я настоящий.
Падает, вцепляется в меня крепко-крепко, обнимая.
Упирается холодным носом в загорелую шею.
— Вик, ты… нет слов… я так надеялась…
Она часто-часто вдыхала, отчего концовки слов наполнились легкостью и пробелами, добавив мармеладной сладости азиатскому акценту.
— Как же я счастлива тебя видеть!
Солнце неторопливо перевалилось за полдень и спряталось за слипшимися тучами. Ливень обрушился плотной стеной. Мы бежали по улице босиком, держась за руки. Прыгали по лужам, промокшие насквозь, не в силах сдержать приступы смеха. Бежали по главной улице, рассекающей пополам двухэтажный город от заправки до рынка, пока нас не остановил единственный светофор. От горячего асфальта поднимается щекочущий жар. Дождь испачкал все вокруг, включая двух ликующих дурачков, мутной рябью. Очертания размылись. Автомобили проплывают кораблями, медленно-медленно, моргая фарами. Мир сделался ливнем.
Ангел стоит в водовороте огней и бликов. Оглядывается по сторонам с восторгом ребенка. Мокрую текстуру блузки измазал зеленцой неоновый язык. Помутневшая юбка облепила линию узких бедер. Блестящие капли падают с кончиков волос, заставляя дрожать тонкие плечи.
Встаю вплотную, прижав горячую ладонь к упругой талии. Наблюдаю. Взгляд девушки смущенно падает на мокрый асфальт. Поднимаю милое личико за тонкий подбородок. Зрачки, набухшие до безумия, пульсируют чернотой. Веки подрагивают. Не пойму, эти глаза мокрые от дождя или плачут.
Да, она преобразилась, куда сильнее меня. Помню ее иной, совсем другой: независимой, твердой. От прежнего образа не осталось и следа — смыло блестящими каплями дождя. Сейчас передо мной стоит девушка, невообразимая, красивейшая из всех!
Смотрю и не утолить эту жажду, не хватает дыхания. Сжимаю ангела в согревающем объятии, чувствую пьянящий запах дождя в волосах. Пью соленые капли с мокрых губ — слаще инжира.
Дом, где живет тайка, находится у подножия горы. Туда ведет дорога, петляющая меж толстых стволов деревьев. Таких массивных и старых, что кора покрылась мхом, а ветви сомкнулись, закрыв небо. Едешь будто по зеленому туннелю. Сижу сзади, задрав голову, любуясь дырявым потолком. Пахнет древесиной и сыростью. Держусь руками за женскую талию, чуть выше бедер. Ее тело дрожит. Едем мы не быстрее тридцати, и все равно складки свинцовой одежды холодят, руки покрылись гусиной кожей.
На блестящем асфальте раскиданы сухие ветки, мокрые от дождя. Яркими пятнами налипли листья. Серая полоса, желто-оранжевая по бокам, обвивает стволы в самую притирку. Обочины просто нет. В нескольких гигантских стволах вырублена выемка, чтобы уместился автомобиль. За очередным таким стволом мы свернули на коричневую тропинку. Колеса окрасились грязью, оставляя за собой чешуйчатый шлейф. Повсюду вокруг блестела пушистая трава.
Пробившись сквозь низкие ряды банановых деревьев, белый мопед подъехал к компактному строению и встал под тряпичным навесом. Тайка заглушила мотор. Я спешился и окинул взглядом небольшую кухню. Здесь на щебеночном полу, помимо мопеда, расположились стол, газовая плита и умывальник. У стены приветственно постукивал холодильник.
Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Книга о жизни, о соединенности и разобщенности: просто о жизни. Москву и Таллинн соединяет только один поезд. Женственность Москвы неоспорима, но Таллинн – это импозантный иностранец. Герои и персонажи живут в существовании и ощущении образа этого некоего реального и странного поезда, где смешиваются судьбы, казалось бы, случайных попутчиков или тех, кто кажется знакомым или родным, но стрелки сходятся или разъединяются, и никогда не знаешь заранее, что произойдет на следующем полустанке, кто окажется рядом с тобой на соседней полке, кто разделит твои желания и принципы, разбередит душу или наступит в нее не совсем чистыми ногами.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.