Из будущей жизни Путинцевых - [9]

Он почувствовал себя как спортсмен на промежуточном финише, можно малость перевести дух и чуть-чуть осмотреться. Аудиторией ему удалось овладеть, это точно, слушали, словно напрочь забыли о том, что сюда привело. Между тем разъединение мозговых полушарий, еще недавно само по себе эксперимент ультра-си, играло в задуманном вспомогательную, в сущности, роль. Основная была, конечно, не легче - поочередное их отключение, попеременное погружение в сон... Вторая часть сообщения, когда Путинцев излагал ход событий, иллюстрируя их развешанными диаграммами, пошла под аплодисменты, не слабей, чем в театре. И вполне выглядело естественным, что перед третьей частью объявили антракт.

Это вовсе не означало, что в моноспектакле Путинцева прерывается действие. Его лишь переносили на другую сцену, под диктовку биоритма в преддверии метаморфозы. После сообщенного Витей не было надобности пояснять это. Он лишь предложил уважаемой аудитории выбрать себе в сопровождение двух-трех доверенных наблюдателей, предпочтительно мужеского полу, на что зал откликнулся незамедлительно и охотно. Само собой, в числе избранных оказался и Теракян.

До Путинцевских апартаментов добрались без приключений, и, едва переступив вожделенный порог, Витя камнем плюхнулся на диван. А доверенная комиссия под опекою Лены заняла позиции вдоль стола. Это было последнее, что сквозь слипающиеся веки разглядел Витя Путинцев: Теракян и с ним еще двое коллег и Лена на неусыпном посту.

Минул час, или час двенадцать минут (комиссия выступала за точность), когда Витя, нахмурившись, снова на них взглянул, причем так, словно видит впервые. И, схвативши картон, принялся за набросок с этих обмерших истуканов.

Теракян, придя в себя, изумился:

- Ты забыл, что народ тебя ожидает?!

Но художник, точно от комара, отмахнулся.

Тогда Лена вмешалась:

- Нас действительно люди ждут в институте. Пора отправляться. Пока он собирался, все молчали, и после длительной этой паузы Теракян произнес проникновенно и мрачно, словно бы верша суд:

- Послушай, Путинцев, знаешь, кто ты? Ты гений!

- Наконец-то и вы по достоинству свой портрет оценили, - повязав легкомысленный шарфик на шею, невпопад отозвался художник. - Я готов, ваша милость.

Антракт, по обычным меркам затянувшийся немилосердно, едва ли кому при этом наскучил. Когда, выполняя Витино обещание, сопровождаемый наблюдателями художник Путинцев наконец перед собравшимися появился, недавно столь горячо желаемое событие осталось почти незамеченным. Зал был уже захвачен другим. Два мозга, два сознания, две личности в одной физической оболочке - что, в сущности, это могло означать?! Сообща докапывались до сути. Одни склонялись в пользу того, что найден замечательный путь к удвоению человеческой жизни, к исчерпанию заложенных природой возможностей, к осуществлению великого лозунга "от каждого по способностям" и, стало быть, к полной реализации личности. Только что мыслитель, и вот уже художник... То прозорливец, провидец, а то рационалист, логик... Другие же опасались неизведанного пути: как бы не привел вместо удвоения к раздвоению жизни, явлению болезненному, чреватому осложнениями. Между двумя крайностями полыхала дискуссия, тут и там разгораясь от подбрасываемых вопросов. А представьте себе не лабораторное исследование, но некое общество, социум, целую планету двумозгих - каково это будет и что обещает?.. А не расчищаем ли мы природную почву для двоемыслия, двуличия, двоедушия?.. Призадумайтесь над экологией личности - по небрежению не нарушить бы... А что, если то или иное полушарие включать не в определенные биоритмически сроки, но в зависимости от ситуации, от потребности в том или ином способе деятельности?!

Сказать честно, художник Путинцев не придал никакого значения оказанной ему встрече и труда себе не дал вслушаться, а тем более вдуматься во все эти мудреные, отвлеченные, далекие от реальности суждения, к тому же противоречащие друг другу. Да он и вообще к словам потерял какой бы то ни было интерес. И не по этой ли самой причине не придал значения предупреждению Лены, сообщившей о решении дневного Путинцева кончать с приемом блокатора, даром что это определяло завершение эксперимента и, стало быть, понятно, судьбу художника тоже. Что было ему до всего этого, когда, едва переступив порог зала, он мгновенно нутром ухватил сгусток мыслей, концентрацию умственных сил, бурю мозговых биотоков, недоставало слов сказать, что еще, что заставило выдернуть лист из папки, чтобы покрыть его летучими линиями и штрихами, из которых мало-помалу раз за разом проступали все яснее детали - позы, жесты, рты и глаза, он вычерпывал их из пространства и швырял с лихорадочной щедростью а прямоугольник листа, торопясь уцепить, заарканить, обратить в красоту этот вихрь человеческого общения, этот пир разума. Примостившись на приступочках возле сцены, в этот, может быть, последний в своей жизни сеанс он испытывал безотчетное наслаждение и оттого, что никто не маячил у него за спиною, вперив взгляд в оживающий лист и шепча невразумительные междометия. На него, на художника, в час публичного самосожжения на пиру не обращали внимания, слава Богу!