Из Багдада в Стамбул - [10]

– Не знаю, отсюда не видно.

Дело представлялось настолько важным, что мне нужно было пойти и все посмотреть самому. Я поручил свои обязанности спутникам и покинул стоянку. В темноте долго искал место, где между скал рос кустарник. Дыра, которую он скрывал, была около двух метров шириной. За кустарником громоздились камни, но днем лошадь провести между ними было можно.

Поскольку я не знал, что нас ждет в ближайшем будущем, то достал нож и сделал несколько глубоких надрезов на некоторых ветвях, чтобы их было легко отвести, если я поведу здесь лошадь. Естественно, я сделал все так осторожно, что беджат ни о чем не догадались. Затем вернулся в лагерь и сменил Халефа на его посту. Он получил указание сообщать обо всех, кто приблизится к стоянке.

– Что ты там нашел, эфенди? – спросил Мохаммед Эмин.

– Шикарный отход на случай, если нам придется уходить, не сказав «салам!».

– Через кустарник?

– Да, я обследовал это место. Как только всадник продерется сквозь заросли, все остальные пройдут уже свободно.

– А там дальше есть камни?

– Да, глыбы, поросшие колючками и ползучими растениями, но, когда светло, все узкие места можно спокойно миновать.

– Ты думаешь, мы все же воспользуемся этим путем?

– Я только могу предполагать. Не смейся надо мной, Мохаммед Эмин, но с детства у меня проявились некие способности предвидения событий…

– Я верю тебе. Аллах велик!

– Радостные события я никак не предвижу. Видятся главным образом беспокойство, страх, как будто я встретил что-то злое, последствия чего я опасаюсь. И наверняка произойдет что-то такое, что принесет мне несчастье. Опыт показывает: опасность начинается в то же мгновение, когда в меня впервые закрадывается страх.

– Значит, надо обращать внимание на те знаки, которые посылает тебе Аллах.

Мои опасения перенеслись также и на спутников. Разговоры прекратились, и мы молча лежали друг возле друга. Едва забрезжил рассвет, вернулся Халеф и доложил, что приближаются множество всадников. Их точное количество он определить не смог.

Я подошел к лошади, вынул из седельной сумки подзорную трубу и последовал за Халефом. Невооруженным глазом на равнине можно было различить много темных фигур; через трубу я смог увидеть их отчетливее.

– Сиди, кто это? – спросил Халеф.

– Это беджат.

– Но ведь их не должно быть так много!

– Они возвращаются с награбленным. Гонят с собой стада беббе. Впереди скачет хан со своим отрядом, он здесь будет раньше, чем остальные.

– А нам что делать?

– Обождем. Я дам знать.

Я вернулся к своим спутникам и рассказал о том, что увидел. Они были уверены в том, что нам не надо бояться хана. Мы не могли сделать ему никакого упрека, кроме того, что он скрыл от нас свои намерения. Если бы он хоть что-то рассказал нам, мы бы к нему ни за что не примкнули; нам было совершенно ни к чему прослыть ворами и разбойниками. Мы пришли к решению встретить его с осторожностью и вежливо.

С этим я и вернулся к Халефу, вооружившись до зубов.

Хан приближался галопом и через пять минут придержал своего коня возле меня.

– Салам, эмир! – приветствовал он меня. – Ты, наверное, удивился, не увидев меня среди вас, как вы ожидали. Но мне нужно было обтяпать одно выгодное дельце. Оно выгорело. Оглянись!

Я смотрел прямо ему в глаза.

– Ты украл, хан Хайдар Мирлан!

– Украл? – спросил он удивленно. – Разве тот, кто забирает у своих врагов, что может забрать, – вор?

– Христиане говорят – да, тот человек вор. А ты знаешь, что я христианин. Почему ты нам ничего не сообщил?

– Потому что тогда мы стали бы врагами. Ты бы ведь покинул нас?

– Непременно.

– И предупредил бы беббе?

– Я бы их не стал искать, да и не знал, на какой лагерь вы готовите нападение. Но если бы мне попался беббе, я бы ему рассказал, что вы замышляете.

– Вот видишь, эмир, я прав. Я мог поступить лишь двояким образом: или скрыть от тебя свои намерения, или захватить тебя в плен и удерживать у себя силой, пока все не кончится. Поскольку я был твоим другом, я сделал первое.

– А я между тем подался в лагерь к десяти воинам, которых ты там оставил, – спокойно сказал я ему.

– Что же тебе нужно было у них?

– Взять их в плен!

– Аллах! Зачем?

– Затем, что я узнал, что ты покинул нас. Я не знал, что меня ждет, поэтому и захватил в плен всех оставшихся беджат как поручительство за нашу безопасность.

– Господин, ты очень осторожный человек, но ты меня опечаливаешь. Что ты сделал с беббе?

– Ничего. Мне не удалось его увидеть, он ведь убежал. Хан побледнел и закричал:

– О боги, это невозможно! Это все мне испортит! Дайте мне этих собак, которые проспали, в то время как должны были бодрствовать!

Он вскочил на лошадь и устремился, лавируя между скал, к лагерю. Мы с Халефом последовали за ним. Между ханом и его людьми разыгралась сцена, которую трудно описать. Он топал, как разъяренный кабан, раздавал пинки и подзатыльники и никак не мог успокоиться, пока не обессилел окончательно. Я не мог даже представить, что в этом человеке таится столько ненависти.

– Умерь свой гнев, хан, – попросил я его наконец. – Ты ведь все равно должен был отпустить этого человека.

– Да, я бы сделал это, – гневно ответил он, – но не сегодня, когда мой план оказался предан гласности.