Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире - [31]

— Давай же, Эм! Время на исходе!

Но Эмма не собиралась спешить. Она раскрыла папку очень осторожно, словно боясь того, что ей предстояло обнаружить. Документ, который они искали, хранился в рамке, плотно зажатый между двумя стеклами. Это был листок бумаги, очень-очень старый и очень-очень ценный. На одной его стороне было написано стихотворение — сонет. Ни Эмма, ни Джимми не могли его прочесть, потому что он был на итальянском языке. Но они видели, что сонет записан изящными заостренными буквами; даже сам почерк писавшего был произведением искусства! И под сонетом стояла подпись: «Микеланджело».

То, что было на другой стороне листка, в переводе не нуждалось. Там были эскизы рук, торсов, а в центре — изображение хорошо знакомой им фигурки. Это был «Ангел». Первые наброски того, чему через четыреста семьдесят лет предстояло стать музейной загадкой. Великому гению пришла в голову великая мысль — и он тут же зарисовал ее на этом листке бумаги..

Эмма все вглядывалась и вглядывалась в рисунок, пока линии не начали расплываться у нее перед глазами. Она плакала. Слезы медленно текли по ее щекам, а она просто сидела и молча качала головой, прижимая к груди тонкую стеклянную рамку. Когда, наконец, она снова обрела дар речи, то заговорила шепотом, словно в церкви:

— Джимми, ты только представь. Подумай только. Этого листка касалась рука самого Микеланджело. Почти пятьсот лет назад!

Джимми тем временем просматривал остальное содержимое папки.

— То листок, а то стекло! Спорим, стекла он не касался! А жаль. Тогда бы на нем были его отпечатки пальцев. А это что за бумаги?

— Это результаты моих исследований. Всё, что мне удалось разузнать об «Ангеле», — сказала я, появляясь из двери кладовой. — Вообще-то, все они, конечно, должны были лежать в папке «Рим, Италия», потому что ваял он своего «Ангела» в Риме. Но я нарочно положила их в папку «Галерея Уффици», для конспирации, чтобы посторонним труднее было отыскать.

Дети смотрели на меня разинув рты. Они напрочь забыли о моем существовании. Знаете, когда раскрываешь тайну, все остальное так неважно!

Эмма молчала долго-долго — только прижимала рамку к груди и слегка покачивалась из стороны в сторону. Наконец — видимо, почувствовав на себе наши с Джимми взгляды, — она посмотрела на нас и улыбнулась.

— Все-таки это Микеланджело! Он — автор «Ангела»! Правда, миссис Франквайлер?

— Конечно. Я это сразу поняла. С того самого момента, как этот рисунок попал мне в руки.

— А как он попал вам в руки? — спросил Джимми.

— Это было после войны… — начала я.

— Какой войны?

— Второй мировой, конечно, какой же еще? Войны за независимость?[10]

— А вы и ее застали? — заинтересовался Джимми.

— На такие глупости я даже отвечать не стану.

— Уймись, Джимми! — шикнула Эмма. — Дай послушать! — Но она и сама не могла спокойно слушать и тут же начала строить догадки: — Наверно, какому- то итальянскому синьору, богатому и благородному — может, даже потомку Микеланджело! — грозила смертельная опасность. Вы помогли ему спастись, а он в знак благодарности подарил вам этот набросок!

— Интересное предположение. Но, увы, неверное. Впрочем, отчасти вы угадали. В этой истории и вправду замешан богатый итальянец.

— Он продал вам рисунок? — вмешался Джимми.

— Нет! — У Эммы родилась новая версия. — У него была дочь-красавица, и ей надо было срочно делать операцию, вопрос жизни и смерти, и тогда вы…

На этот раз не выдержал Джимми

— Эмма, хватит! — Он повернулся ко мне. — Расскажите, почему он отдал вам рисунок!

— Потому что он кошмарно, отвратительно, из рук вон плохо играл в покер. А я играю в покер очень хорошо.

— Так вы… выиграли это в карты? — Джимми смотрел на меня с нескрываемым восхищением.

— Ну да.

— А вы жульничали?

— Джимми, если ставки высоки, я всегда играю честно и до жульничества не опускаюсь.

— Но почему вы не продадите этот рисунок? — спросил Джимми. — За него же можно получить целую кучу денег! Ведь это набросок того самого «Ангела», который… из-за которого…

— Видите ли, в чем дело. Тайны я люблю больше, чем деньги.

Я знала, что Эмма меня поймет. А вот Джимми явно был озадачен.

— Спасибо… Спасибо, что вы доверили нам свою тайну, — прошептала Эмма.

— А откуда вам знать, что мы ее не выдадим? — прищурился Джимми.

— А угадайте, — сказала я. — Вы ведь меня уже немного знаете. Ну, что я сейчас вам предложу?

Лицо Джимми озарилось радостной ухмылкой:

— Еще одну сделку, да? Давайте, называйте условия! Я готов.

Я расхохоталась.

— Условия просты: вы рассказываете мне о своем побеге, все до мельчайших подробностей, а я дарю вам этот рисунок.

Джимми выпучил глаза:

— Ничего себе! Нет, миссис Франквайлер, я вам не верю. Какая же это сделка? А вдруг я проболтаюсь про ваш секрет — точно так же, как про музей? И вы останетесь с носом? Вы же не захотите остаться с носом?

С каждой минутой этот мальчик нравился мне все больше.

— Вы правы, Джимми. Я не захочу остаться с носом. У меня есть способ устроить так, чтобы вы наверняка не проболтались.

— И что это за способ?

— А я вам этот эскиз сейчас не отдам. Я вам его завещаю. И вы никому о нем даже не заикнетесь, иначе я вас вычеркну из завещания. Вы же сами сказали, что он стоит целое состояние. Вот целое состояние и потеряете, если проболтаетесь. Так что, Джеймс, в ваших интересах держать язык за зубами. Эмма — дело иное. Она будет молчать по другой причине. По той же, по которой молчу я.