Июнь 1941-го. 10 дней из жизни И. В. Сталина - [17]

Настораживает то, что и Ю. Емельянов, и Рыбасы, как рефрен, повторяют, с подачи опять же Микояна, слова, якобы произнесенные В. М. Молотовым, что Сталин 29 и 30 июня «…находился в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет инициативы». Это сказал якобы человек, находившийся в эти дни рядом со Сталиным практически непрерывно, видевший неиссякаемую энергию вождя, пытавшегося детально разобраться в том, что происходит на фронтах, и прежде всего на Западном фронте, гневно клеймящего беспомощность военных, потерявших бразды управления войсками, перенесшего унижение от дуболомных руководителей Наркомата обороны и только на какой-то миг расслабившегося, чтобы осмыслить происходящее накануне принятия судьбоносных для страны решений.

Впрочем, пора критически проанализировать высказывания и свидетельства этого человека, беспредельно преданного вождю, до самых последних дней своей жизни боровшегося за восстановление его доброго имени и ни разу не усомнившегося в его абсолютно адекватных действиях в критические дни первой недели после начала войны.

2.3. Свидетельства В. М. Молотова

Вячеслав Михайлович Молотов не оставил личных воспоминаний в виде собственных мемуаров. Опираться можно лишь на свидетельства, опубликованные по результатам его многочасовых бесед с писателем Ф. Чуевым, оформленных в виде двух книг: «Молотов. Полудержавный властелин» и «Сто сорок бесед с Молотовым». Интервью Ф. Чуеву Молотов давал, будучи глубоким стариком, в 1984 году, на 95-м году жизни, поэтому скидки на возраст неизбежны.

Например, американский исследователь поведения Сталина в первые дни после начала войны И. Куртуков в своей монографии «Бегство Сталина на дачу в июне 1941 года» приводит такую цитату из интервью Молотова Ф. Чуеву:

«Дня два-три он не показывался, на даче находился. Он переживал, безусловно, был немножко подавлен… Трудно сказать, двадцать второго это было или двадцать третьего это было, такое время, когда сливались один день с другим».

Понятно, что 22 июня Сталин не мог находиться на даче, потому что он находился в своем кремлевском кабинете непрерывно с 5 часов 45 минут до 16 часов 45 минут, и первым, кого он принял, прибыв в Кремль, были Молотов, Берия, Тимошенко, Мехлис и Жуков. Памятный это был день, решали, кому выступить по радио с обращением к народу, готовили совместно текст выступления. Не могло не врезаться ему в память и одобрение Сталина, прозвучавшее по поводу состоявшегося выступления Молотова: «Ну и волновался же ты, но речь прошла хорошо».

И вдруг такой нюанс в воспоминаниях через 43 года: то ли 22 июня Сталин уединился на даче, то ли 23-го, но два дня его в Кремле не было. Зафиксируем этот нюанс и в качестве рабочей гипотезы положим, что это были 2 дня, скажем, 23 и 24 июня, поскольку 22 июня однозначно отпадает. И. Куртуков также допускает аберрацию памяти весьма пожилого человека, комментируя вышеприведенный фрагмент воспоминаний Молотова следующим образом:

«Двадцать второе или двадцать третье» пусть тут не смущают, они всплыли из хрущевской версии, которую как раз Чуев с Молотовым обсуждал. Конечно, невозможно через 43 года точно вспомнить дату событий, важно подтверждение факта «прострации». Каждому свое! Давай, хоть умри, прострацию!

Тут требуется комментарий уже к комментарию самого И. Куртукова. Упомянутое «подтверждение факта «прострации» относится не к Молотову, который такого термина никогда не употреблял. Это относится к Н. С. Хрущеву, утверждавшему, со ссылкой на Микояна и Берию, что Сталин с первых дней войны впал в «прострацию». Здесь важно то, что И. Куртуков подметил сам факт смешения даты события (удаления вождя на дачу) и его продолжительность. Продолжим цитирование ответа Молотова Ф. Чуеву непосредственно по первоисточнику:

«Ну конечно, он переживал, но на кролика не похож, конечно. Дня два-три он не показывался, на даче находился. Он переживал, безусловно, был немножко подавлен. Но всем было очень трудно, а ему особенно.

— Якобы был у него Берия, и Сталин сказал: «Все потеряно, я сдаюсь».

— Не так. Трудно сказать, двадцать второго или двадцать третьего это было, такое время, когда сливался один день с другим. «Я сдаюсь» — таких слов я не слышал. И считаю их маловероятными».

Опять в воспоминаниях фигурирует, что Сталин два-три дня не показывался в Кремле. Исключая 22 июня, получается, что 23–24 июня, или даже 23–25 июня он не появлялся в Кремле. Так это же совпадает с версией В. М. Жухрая, что именно в эти три дня, 23–25 июня, Сталин тяжело болел и физически не мог появиться в своем кабинете! Но… он не только появлялся, он еще и интенсивно работал, и записи в Журнале регистрации, тому надежное свидетельство. Наваждение какое-то! Невольно хочется поддержать уважаемого Владимира Михайловича Жухрая, что все эти записи сделаны ошибочно! Но поддержать не получается, уж очень это солидный документальный свидетель и от него никак невозможно отмежеваться. Тогда что? Никакой веры свидетельствам Молотова, списать на аберрацию памяти или вообще отмахнуться от его воспоминаний из-за преклонного возраста. Но тогда возобладают завиральные версии А. И. Микояна, которые нечем будет проверить на достоверность.