Иваны - [2]
- Марина, объясни, пожалуйста, в чем дело? В чем я не прав? - спросил я, но Марина молча отвернулась и хлопнула дверью...
Как бешеный метался я из угла в угол. В безысходном отчаянии с огромной силой ударил рукой в перегородку, отделяющую кабинет от приемной, и перегородка вдруг треснула, открылась корявая дыра над столом секретарши. На руку пришлось наложить гипс - перелом.
Я совершенно не мог понять, какое отношение висящие картины имеют к игре Маши на компьютере. Как не мог сейчас понять, почему на моих глазах уничтожили человека лишь за то, что он поверил в выигравший билетик...
Ведь и он во что-то Верил, на что-то Надеялся, кого-то Любил. И никто не встал на его защиту. Довели страну до ручки, до заикания, думал я. Рынок, дикий и неуправляемый, задушил все то живое, что было в христианских заповедях.
Бульварные, рублевые газетенки заполнили все переходы, проходы и выходы.
"Первый кобель Америки..." - вспомнил я заголовок в одной из этих бульварных газет. "Вы перепутали"... - смеялся коллаж на соседней полосе той же газеты.
Оппозиционные газеты не находят ничего лучшего, кроме как классифицировать недостатки. Никак не могут оставить без внимания, например, художественный кинофильм нашумевшего журналиста-репортера о чеченской войне. Вот уж поистине, кто умеет, тот делает. А кто ничего не делает, тот придумывает классификации.
А кто и этого не может, тот лезет с предложениями, как лучше классифицировать, думал я.
Остро чувствовал я свою беспомощность в нынешнем мире и душевную опустошенность.
* * *
Мне надо было обрести равновесие. Даже не покой, нет! Хотя бы равновесие.
Марину я любил. Любил спокойной любовью много видевшего в жизни человека, и разбалансированные отношения с ней никак не принимались моей душой. Душой долго бывшего в отъезде и истосковавшегося по семье человека...
О девочках я скучал безмерно. В их отсутствие вдруг раскрылась огромная пустота, в которой было пугающе тесно.
Эти их коробочки от жуков, эти не доклеенные переводные картинки, эти физические следы их детской неугомонности, живости.
- Компьютер, ты не грусти. Я скоро приду и поиграю с тобой, прощебетала в день разрыва Дашутка. Перед глазами стояла ее неподдельная растерянность до слез. И все слышалось ее звонкое: "Папа! Папа!.." Я любил детей. Они часто играли у меня по вечерам, когда я работал...
* * *
Рука в гипсе сильно болела. Физическая боль странным образом усиливала боль душевную. И я согласился на предложение коллеги - бросить все дела и махнуть в дом отдыха. Надо было сменить обстановку.
Дом отдыха "Буревестник" разместился на территории бывшей княжеской усадьбы в Подмосковье. Это место очаровывало душу...
Длинные липовые аллеи в парке в пору цветения успокаивали медовым ароматом.
В жару под липы тянуло укрыться. Круглая, с овальным куполом беседка еще манит уединиться за мраморными колоннами.
Сказывают, что в княжеские времена флигелей было больше и они разбросаны были по всему парку. "Не чуй горе!", "Приют для приятелей!" носили когда-то такие названия эти флигели.
Речку, опоясывавшую усадьбу с трех сторон, когда-то трудно было переплыть.
Теперь, правда, ее легко перешагнуть. Усадьба была действительно местом, где легко жилось, дышалось, работалось.
Все номера в доме отдыха размещались на втором этаже одного из главных домов усадьбы. Это были бывшие княжеские спальни. К ним вела лестница, поднимающаяся изнутри круглой башни. Лестница, сделав полный виток, приводила на второй этаж, прямо к княжеским покоям, палатам для отдыхающих.
На первом этаже размещались огромная библиотека, бильярдная, комнаты отдыха и столовая.
- Ты вот что, уе...-ка отсюдова подобру-поздорову, - сказал лысый здоровяк, который делал в палате погоду. - Нам академики мешают жить, добавил он для убедительности.
Я мог бы сорваться, возмутиться, однако благоразумие пересилило и я сдержался. Нашел другую палату, в которой были двое, так как другие двое почти никогда не ночевали.
Климат в палате задавал такой же крутой. Но я учел предыдущий опыт, купил бутылку в магазине, который обслуживал соседнюю с домом отдыха текстильную фабрику.
Крутой достал из холодильника еще бутылку водки. - Знаешь, почему я разливаю сразу из двух бутылок? - спросил он. - Твоя очень теплая, - и подмигнул соседу, намекая на мое усилие получить их расположение.
Был час ужина, и мы спустились в столовую на первый этаж, под купол башни...
* * *
Мое внимание привлекла только что появившаяся в столовой компания. Они громко разговаривали, шутили, смеялись. Видно, компания журналистов, заехавших поужинать в дом отдыха. Они весело рассаживались за столом.
- Еда - это наслаждение, - сказала черноволосая женщина.
- Вот-вот! Тоня, ты абсолютно права, - передразнила надоевшую рекламу крашеная блондинка. - Наслаждение вкусом. - И лукаво спросила: - А любовь?
Это тоже наслаждение?
- Это точно! Только вот чем? - спросил смазливый шутник.
- "Кто не знает - тот отдыхает", - вставила крашеная блондинка безграмотный текст другой рекламы...
"Видно, в этой стране реклама заменила все, даже начальное образование...
Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.
Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.
Пенелопа Фицджеральд – английская писательница, которую газета «Таймс» включила в число пятидесяти крупнейших писателей послевоенного периода. В 1979 году за роман «В открытом море» она была удостоена Букеровской премии, правда в победу свою она до последнего не верила. Но удача все-таки улыбнулась ей. «В открытом море» – история столкновения нескольких жизней таких разных людей. Ненны, увязшей в проблемах матери двух прекрасных дочерей; Мориса, настоящего мечтателя и искателя приключений; Юной Марты, очарованной Генрихом, богатым молодым человеком, перед которым открыт весь мир.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.
Рей и Елена встречаются в Нью-Йорке в трагическое утро. Она дочь рыбака из дельты Дуная, он неудачливый артист, который все еще надеется на успех. Она привозит пепел своей матери в Америку, он хочет достичь высот, на которые взбирался его дед. Две таинственные души соединяются, когда они доверяют друг другу рассказ о своем прошлом. Истории о двух семьях проведут читателя в волшебный мир Нью-Йорка с конца 1890-х через румынские болота середины XX века к настоящему. «Человек, который приносит счастье» — это полный трагедии и комедии роман, рисующий картину страшного и удивительного XX столетия.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.