Иван. Жизнь, любовь и поводок глазами собаки - [2]

Я смутно помню первые несколько недель своей жизни. Единственное, чего я никогда не забуду, — это милый облик моей матери, необычный окрас ее шерсти и большие темные глаза, в которых светилась любовь. Я стараюсь не вспоминать тот жуткий момент, когда в сарай, где мы жили, ворвался какой-то разъяренный пес (предположительно мой драгоценный отец), нарушив своим яростным лаем и грозным рычанием тишину и спокойствие нашего мирного гнезда. Рыская свирепым взглядом по углам нашего скромного жилища, он как будто искал себе жертву.

И тут я почувствовал его брызжущую слюной пасть на своей морде. Мощные челюсти захлопнулись, и острая ослепляющая боль пронзила мою голову. Ошалевший от боли и зловонного дыхания из его пасти, я болтался из стороны в сторону, зажатый между его зубами. Казалось, еще немного, и он меня прикончит.

Не успел он выхватить меня из приятной компании моих братьев и сестер, как снова раздался неистовый лай, — однако на этот раз от боли взвыл наш непрошеный гость, но гневное рычание моей матери заглушило его вопли. Я не видел, куда именно она его укусила, но, судя по тому, как он завизжал, это было довольно чувствительное место. Вскоре его громкие завывания перешли в жалкий скулеж, который становился все тише и тише по мере того, как он, прихрамывая, брел к выходу. Какой урок я вынес из этой ситуации? Нельзя недооценивать силу материнского инстинкта.

Моя прекрасная богиня любви

В течение всей следующей недели после того жестокого нападения моя мать неустанно зализывала мои раны и я блаженно купался в ее внимании. Мой левый глаз был утрачен безвозвратно, но в остальном я выздоровел и продолжал расти вместе с остальными щенками, питаясь самым сладким в мире молоком нашей матери.

«Взгляни сюда! Тут щенки!» — прогремел однажды чей-то голос. Похоже, этот кто-то не заметил меня под слоем соломы, потому что следующее, что я помню, — это невероятная тяжесть, которая страшным ударом опустилась на мою голову и вдавила ее в пол. Не иначе как он на меня наступил! Моя нижняя челюсть словно отделилась от головы, после чего я потерял сознание.

Это был последний раз, когда я видел свою мать.

Очнувшись, я обнаружил, что нахожусь в каком-то ярко освещенном помещении. Я был в клетке вместе с одной из моих сестер, а также несколькими другими незнакомыми мне собаками. Тут же лежала кое-какая еда. До этого момента я не ел твердой пищи, и за каждый кусок теперь приходилось бороться.

Некоторые собаки — оптимисты. Для них миска с едой всегда наполовину полная. Другие же являются пессимистами, и в их представлении миска наполовину пустая. Позже, после моего погружения в русскую литературу, я понял, что имею склонность к визионерству: мне представляется абсолютно пустая миска, и я тут же спешу претворить это видение в жизнь, моментально съедая все, что в нее положили. Бывают ситуации, когда не стоит тратить время на смакование еды, — иначе просто-напросто останешься голодным. Что-что, а этот урок я усвоил хорошо.

Вокруг все говорили о моем чудесном спасении, и это ставило меня в тупик. Как можно назвать спасением то, что тебе наступили на голову и оторвали от родной семьи? Насколько я понял, мне предстояло находиться в этом незнакомом месте до тех пор, пока мне не найдут новый дом. Но вместе с тем доносились слухи, будто не все собаки находят себе нового хозяина и некоторых в таком случае приходится усыплять. Мне эта идея казалась по меньшей мере странной. Чего-чего, а спать щенку, который полон энергии и сил, хочется меньше всего! Единственное, что я знал наверняка, — это то, что мне очень не хватает матери!

Мне нравились люди, которые обо мне заботились, и, похоже, я им тоже понравился. Каждый раз, обращая на меня внимание, они не могли сдержать смех. «Вы только взгляните на его морду! — говорили они. — Как же его так угораздило?» Понятное дело, что я не мог рассказать им о случившемся, но мне было приятно доставлять им радость. Конечно, не всегда, но в целом это здорово — веселить людей. Только бы моя внешность не сыграла со мной злую шутку.

«Такого сможет полюбить только родная мать», — сказала одна из посетительниц, и, похоже, она говорила со знанием дела. Через некоторое время ко мне подошел мальчишка и воскликнул: «Это какой-то изуродованный скунс, а не собака!» Очень важно, каким тоном люди говорят те или иные вещи. Их смех может радовать, а может причинять боль. Поэтому, когда люди начинали смеяться, меня зачастую это немного раздражало и порой возникало желание их укусить. Я не хочу сказать, что мне не терпелось их покусать. Просто от их смеха мне становилось как-то не по себе.

Однажды к моей клетке подошла женщина, которая навсегда изменила мою жизнь. Увидев меня, она расхохоталась, а я, припав животом к полу, безотрывно смотрел на нее своим единственным глазом. Мое сердце бешено колотилось и готово было выпрыгнуть из груди. Никогда раньше я не видел такого сияющего лица, как у этой женщины. Для меня она раз и навсегда стала… Прекрасной Богиней Любви!

У нее были темные густые волосы, свободно струившиеся по плечам, и светло-карие глаза, в которых светились ум и радостный задор. Я не большой поклонник викторианской литературы, и, к сожалению, тот период культурного декаданса сравним с нынешним положением вещей. Однако эта незнакомка представляла собой потрясающий образчик женской красоты, который сразу же напомнил мне одно из первых изображений Офелии работы Уотерхауса 1889 года, где запечатлена ослепительно прекрасная дева с длинными волосами, с тоской смотрящая куда-то вдаль мимо художника. Однако, в отличие от той меланхоличной девицы с плотно поджатыми губами, моя богиня все время лучезарно улыбалась. Да-да, хотите верьте, хотите нет, но она не могла сдержать улыбки, причем глядя не на кого-нибудь, а именно