Иван V: Цари… царевичи… царевны… - [41]

Алексей приказал позвать его к себе.

— Отче Симеоне, благодарю, и царица довольна. Весьма искусно представил ты нам сие действо. Вижу, все старались нас распотешить.

— Старались, милостивый наш, государь премудрый, — расплылся Симеон. — Однако ж навыку еще нет: что обрели, тем и пользуемся.

— Вот дворец в Измайлове достроим, там привольней будет комедии представлять, — сказал царь. — И еще обещал мне Матвеев Артамон в хоромине при Посольском дворе с иноземцами некое действо показать. Он-де сам выступит и своею музыкою будет нас услаждать.

— Есть у меня ученик Василий Репский. Он, государь, на всякие художества мастер, и писать першпективы, годные для представления комедий. Он и поет весьма складно, и на флейте горазд играть.

— Коли так, то пошли его в Измайлово, пусть там першпективы намалюет. Слыхал я, что и пастор Грегори на таковые выдумки весьма охоч и готов представить свое действо.

— По-немецки, государь. Однако он способен и крепостных людей выучить представлять по-русски.

— Зер гут, — сказал царь по-немецки и усмехнулся. — Между молитвами не грех и морское увеселение устроить. Патриарх Иоаким сии забавы одобряет.

— В них нет греха, государь. В заморских странах развели несметно таких особливых хоромин. Именуются феатр.

— Отчего бы нам не устроить таковой феатр?

— Повелите. Артамон Сергеич, человек деятельный, устроит в лучшем виде.

— Повелю. Комедийную хоромину сколотили в Преображенском. Велю и в Кремле.

Угодить Натальюшке, лучившейся веселием, сделалось главным желанием царя. При ней он как-то ожил, жалея лишь об одном: счастье явилось к нему слишком поздно и в таком прекрасном облике..

Кавалькада царя спешилась у палат Матвеева. Он был дома и выбежал принять узду у царского коня.

— Непременно устроим, царь-батюшка, непременно, — торопливо заверил он Алексея.

— А это что за человек? Будто я зрел его у тебя, — по-простому обратился он к чернобородому, коротконосому иноземцу, почтительно кланявшегося ему.

— Я уж представлял его тебе, царь-государь. Это ученый грек Николай Спафарий. Изволил ты выписать его от константинопольского патриарха Досифея для переводу книг на словенский и другие родственные языки с греческого, латынского и других, особливо восточных языков.

— А что ты сейчас перекладываешь? — обратился он к Спафарию.

— Сказание о двенадцати сивиллах, сиречь пророчицах, еже пророчествовали о пречистой деве Марии и о воплощении Божия слова. Сие сказание, великий государь, весьма занимательно и поучительно. Пророчества сих мудрейших дев есть взгляд в будущие времена о пришествии Христа со святым семейством.

— Таковая книга явит душеполезное чтение, — сказал Алексей. — Артамон, распорядись-ка, чтобы ее оттиснули в дворцовой печатне.

— Непременно, батюшка царь. Николай свой труд уже представил в Посольский приказ, где он состоит, ему и поручу наблюдения за друкарями[26].

— Поднесешь мне сию книгу, Спафарий. Мы с царицей Натальей любим занятное чтение.

— Непременно и с благодарностью, великий государь. Честь сия велика есть.

Не помедлили в друкарне исполнить царский наказ. Изограф снабдил книжицу рисунками, каковыми он представляет себе сивилл.

Это были девы длинноволосые, с томным взглядом, устремленным в будущее. В руках у них был либо свиток, либо рог мусикийский, либо циркуль.

Вечером, усердно помолясь перед киотом, царь раскрыл книгу и голосом размеренным и возвышенным начал читать:

— «Когда преблагий Бог волю и глубокие судьбы свои о будущих во мире вещах соизволи показати, тогда не токмо чрез святых пророков и избранных его мужей тое совершити и предреши сокровенным некиим и тайным гласом благоизволи, но и чрез язычным и не токмо мужей, но и жен гаданием некиим произвествова, и наипаче яже бысть о преглубокой тайне и самым аггелом и демоном недоведомо воплощение сына его и Спасителя нашего Иисуса Христа».

— Мудрено, — простодушно сказала царица. — Надобно бы вникнуть, а мне, мой господине, так хочется спать. Пощади рабу свою до свету, а с зарею и я прозрею и приму сих сивилл с поклоном.

— Спаси тебя Христос! — воскликнул Алексей и нежно поцеловал супругу в лоб. — И пошли тебе сон легкий и ясный. Дабы ты мне пересказала его утром, и мы вместе проницали его тайный смысл. Ведь ныне в твоем положении окружают тебя знамения. И сон есть знамение и предвестие. Почивай в мире, голубка моя.

— И ты, сокол мой ясный, почивай в мире. Позволь я тебя обниму и прильну к тебе лоном своим.

Он перекрестил ее и сам осенил себя троеперстным крестом. И начались у них незатейливые любовные игры, простительные в их положении.

Наталья глубоко вздохнула, глаза сами собою закрылись. Она несла тяжело и с каждым днем чувствовала, как нарастает эта тяжесть. Она была здоровой, неутомительной, но эта тяжесть все-таки давала себя чувствовать. Входила в нее и радость ожидания. Это был ее первый плод, первое дитя. И трепет, и радость, и гордость — множество светлых чувств переполняло ее. Она хорошо чувствовала свою исключительность по тому, как к ней относились окружающие: и важные толстые бояре, прежде не удостаивавшие ее взглядом, и сам царь, чувствовавший ее хрупкость и окружавший ее нежной заботой. А особенно мамки и няньки, приставленные к ней во множестве и с нетерпением ожидавшие вершины — разрешения от бремени. Женщины чувствовали ее с особой тонкостью.