Иван V: Цари… царевичи… царевны… - [148]

А в Воронеже и окрестных местах да и в самом Преображенском стучали топоры, во все стороны разлеталось щепье, пахло смолистым духом и сырым деревом. Мороз норовил хватать полютей, но работные люди отмахались. Петр, еще не вполне оправившийся от болезни, плотничал наравне со всеми.

Небывалый, незнаемый был то замах. Замах и размах. Строилось близ полутора тысяч стругов. Десять — двенадцать пар весел и прямоугольный парус делали остроносые струги гораздо маневренней против неуклюжих и неповоротливых турецких кораблей. Строились и галеры. Эти были поболее стругов, до пятнадцати пар весел, две мачты и до десятка пушек. Писал князю-кесарю Ромодановскому почтительно: «…галеры и иные суда по указу вашему строятся»…

Извинялся: «…изволишь писать про вину мою, что я ваши государские лица вместе написал с иными, и в том прошу прощения, потому что корабельщики, наша братья, в чинах не искусны».

Отовсюду в Воронеж маршировали полки — стрелецкие, солдатские, казачьи, калмыцкая конница. Так что набралось близ 70 тысяч человек. С таким войском можно было идти под Азов и взять его.

В мае войско выступило. Казаки были в авангарде. Их легкие, подвижные, быстрые суда первыми открыли кампанию. Но первый блин вышел комом: облепили два турецких корабля, решив взять их на абордаж, но слишком высоки оказались борта — не смогли забраться. Да и абордажных крючьев не оказалось.

Петр было решил, что со своими стругами захватит оба корабля. Но велико же было его разочарование, когда он увидел целую армаду — более двадцати галер и много фелюг. Со своими девятью галерами атаковать их Петр не решился. Но казаки на своих сорока лодках устремились вперед в отчаянном порыве, ошеломили турок дерзостью и брандкугелями[40] зажгли одну галеру, другую потопили. Пылала галера, пылали несколько фелюг, и устрашенные турки бросились наутек. Трофеи были наградою за дерзость: 86 бочек пороха, 300 пятипудовых бомб, 8000 аршин сукна, бессчетное количество провианта. Захватили и 27 турок. Оказалось, что суда везли подкрепление гарнизону — 800 сейменов — солдат. Но они так и не смогли высадиться.

Казаки расчистили дорогу в море. Струги и галеры русских блокировали Азов. Все складывалось благоприятно. Комендант крепости не ожидал столь скорого появления российского войска под стенами и не взял предосторожности. Шанцы[41], выкопанные в прошлую осаду, не были засыпаны и солдаты беспрепятственно заняли их.

В середине июня осадные работы были закончены. Петр решил послать парламентера с условиями сдачи, обещая выпустить гарнизон со всем обозом. Но турки осыпали его пулями, и он возвратился.

— Ну что ж, давайте угостим их на славу, — сказал Петр, заряжая пушку — заталкивая банником в дуло зажигательный снаряд — брандкугель. — Захотят просить пардону, да поздно будет. Сейчас мы их подпалим.

С этими словами он поднес горящую паклю к фитилю. Орудие бабахнуло. Почти одновременно с ним рявкнули и другие пушки. Над Азовом взметнулись тучи пыли и дыма. Бомбардир Петр Алексеев знал свое дело превосходно, и брандкугели летели точно в цель. Стреляли и с судов по ту сторону крепости.

Нечего и говорить, что царь то и дело вскакивал на бруствер и расхаживал на виду у турок, торопя солдат, насыпавших вал. Вал как бы подвигался к стенам крепости и ко рву, опоясывавшему ее. А засыпав ров, можно было бы стремительным броском взобраться на стену. Долговязая фигура Петра была отличной мишенью. Но он только отмахивался от жужжащих пуль; словно от ос. Отписывал сестрице Наталье, опасавшейся за его жизнь: «По письму твоему я к ядрам и пулькам близко не хожу, а оне ко мне ходят. Сделай милость, прикажи им, чтоб не ходили, однако хотя и ходят, токмо по ся поры вежливо. Турки на помочь пришли, да к нам не идут: а чаю, что желают нас к себе».

Вскоре осадные работы были завершены, и военный совет назначил день штурма — 22 июля. Но нервишки у сераскира сдали, и он согласился на капитуляцию. Петр был великодушен: Бог с ними, пускай выходят — со имением и пожитками и даже с легким оружием. Лишь в одном он был непреклонен: перебежчик Якоб Янсен — «изменник Якушка» подлежал безусловной выдаче. Турки легко согласились: гяур[42] хоть и полезен, а ценился невысоко. Это был, по мнению Петра, главный трофей. Девяносто две пушки, четыре мортиры, десятки бочек пороху и прочих припасов в счет не шли, равно и байраки — штандарты и знамена.

Петр, по обыкновенью, докладывал князю-кесарю: «Известно вам, государю, буди, что благословил Господь Бог оружия ваша государское, понеже вчерашнего дня молитвою и счастием вашим государским, азовцы, видя конечную тесноту, сдались… Изменника Якушку отдали жива».

В стане победителей бурно торжествовали. Много пили. Много ели, много палили, благо пороху хватало. А Петр устраивал любимые огненные потехи — пускал шутихи, фейерверки и, как дитя, радовался им. Азов лежал в развалинах. Зрелище было тоскливое. А ведь его надлежало подготовить к обороне, на случай, ежели турки вознамерятся отбить. И вот с тою же энергией, с которой его разрушали, офицеры и солдаты стали его восстанавливать.